Что в Чечне всегда голосуют наиболее правильно, так это оно понятно. Там и Путин на выборах побеждает примерно-показательным образом, не в пример какому-то Красноярску. Что Алу Алханов победит, в этом можно было не сомневаться. Можно было не сомневаться и в другом: выборы обязательно совпадут с терактами – и заранее списать пару сотен россиян на «необходимые жертвы». И все равно последнему обстоятельству удивились. Вздрогнули. Испытали шок. Или сделали вид, что испытали – положено же испытывать. Положено же удивиться, как в первый раз… И более того, честному человеку положено впасть в истерику… И оттуда не выходить, благо, каждая неделя дает новый повод… Нам о новых поводах расскажут по новостям, а мы немного о вечном. Ибо тема, похоже, вечная. Явно не на год еще, не на два.

Африканское поверье

Способов истерики много. Самое простое. Можно кричать, что все правоохранители бездари-дармоеды (в пределе: гады, сволочи, как их там еще?). Рядовые, генералы и лично верховный главнокомандующий. Ну и, следовательно, «ату их». Без вопроса, что дальше. Ну, положим, накажем. Ну, положим, заменим. На кого? Не бывает так, что все бездарные люди собираются в одном месте, будь то, скажем, армия или правительство, или партия, или журнал. Люди как люди. Априорно более профессиональные в своем деле, чем народ вне системы. Просто цена ошибки другая, и видно именно цену. Ошибаться можно – в рамках статистической допустимости. А если никто не ошибется ни один раз? А все равно: и самолеты еще упадут, и заложники еще будут… У наносящего удар первым всегда преимущество, хотя бы тактическое.

Второй тип истерики, что «пора бы ответить». Предлагая «сравнять с землей этих террористов», подразумевая тут, скорее, «выжечь напалмом эту Чечню». Полагая, что договариваться, когда тебя дубинкой охаживают – это, значит, слабина. А когда на дубинку достается едрена бомба (у нас ведь есть!) – это, значит, сила.

На эту тему подобие двухсерийной притчи.

Однажды писатель Виктор Пелевин устал от мира и забрался в закрытый пансионат. Телевизоров нет, телефонов нет. Пансионат в США. Через месяц выбрался в свет, добрался до телевизора, и первое, чего видит: Америка кого-то бомбит. Отрезанный от предыстории вопроса, Виктор Олегович реагировал чуть более бурно, нежели остальные честные люди. Звонит приятелю, матерится. И замечает: «Знаешь, в Африке у людоедов принято – кого съел, у того и набрался качеств. Смелости там, ума. Штаты, мать их, съели Совок, подчистую съели. И стали, мать их, Совком, Суперсовком. Тупой империей. Которая развалится, если кого-то не побомбит…».

Эту сценку я рассказал одному коллеге. «Представьте, кем мы станем, когда доедим Чечню», - ответил он.

Чечню нельзя есть. Это отравлено. Не пей из лужи, козленочком станешь. Ответив на точечный террор примерно адекватным ему геноцидом (имеется в виду, конечно, адекватность не по масштабу, а по отвязанности), мы сами начнем жить по понятиям джунглей – против закона гор. Чечню нетрудно съесть чисто технически, но… это, может, было бы даже по совести. Но это было бы не по уму.

Болельщики «Терека»

Куда больше вменяемости в предложениях а) запугать журналистов, б) подкупить террористов. К сожалению, первое невозможно, а второе, по большому счету, бесполезно.

Логика первой идеи стара… Теракты же только элементы пиаркомпаний. Иначе в штате банд не было бы пресс-секретарей, не было бы «террористических» сайтов и т.д. В отсутствии ТВ-картинки акции теряют смысл – если не весь, то большую его часть. Запретим картинку – спасем жизни. По-человечески это понятно. Однако «права и свободы» даются, как правило, пакетно. В рамках существующего строя законодательно запретить СМИ «тему терактов» не получится. Это не то чтобы даже плохо, это мало возможно – как пришить собаке пятую ногу, и чтобы она бегала. Определенный статус СМИ прописан в основании самой системы, и мы не можем, в системе же находясь, сверху переделывать основания. Это, повторяю, несообразность не нравственная, а логическая. Как круглый квадрат.

А купить террориста – дело привычное. Римляне, богатые и ленивые, под конец империи от них откупались… Собственно, по этому пути сейчас и идут. По формуле одного журналиста: «РФ – это такое государство, где живут русские, чеченцы и все остальные». То есть привилегированных наций в государстве сейчас, как ни странно, две. Русские по титулу, а чеченцы – по объему трансфертов, и не только денежных, но и, скажем так, символических. Скажем, правительство России очевидно болеет за грозненский «Терек». В команде, правда, играют в основном русские, но это так, нюансы. Если бы то было в президентской власти, «Терек» вообще назначили бы чемпионом России. Это означало бы интеграцию. И деньги тут не цена. Скажем, грозненской элите дозволяется воровать из бюджета РФ и т.д.

Это скорее разумно, но мало действенно. Как правило, русский бандит (или американский) за хорошее бабло покупается с потрохами. Бандит иного религиозного ареала, как видим, не покупается. Их не так много, чтобы купить всех. Однако они ведут себя не по нашим понятиям.

Зверство как ресурс

Жестокость наших террористов-сепаратистов объяснима, в первую очередь, слабостью. У них хуже с ресурсом, поэтому приходится резать детей и женщин.

Представим противостояние двух людей, отчаянных и сумасшедших. Где надо выиграть любой ценой, даже ценой жизни. Сначала идет нормальная перепалка на русском литературном. На оскорбления первым перейдет тот, кто владеет им, русским, хуже. Он повышает накал, потому что явно сдает предыдущий уровень. От беседы на русском матерном к мордобою перейдет тот, кто слабее в матерном. Физически более слабый первым достанет нож, плохо владеющий ножом – автомат. Если ты и твои люди плохо стреляют, вам нужен танк и т.д., вплоть до извлечения ядерной бомбы. Эскалация – естественный путь слабейшего. Вдруг на следующем уровне повезет?

Зверство – это ресурс. Собственно, «зверство» есть просто выход на рамки принятого. Допустим, принято брать пленных, кормить их, потом обменивать. Можно брать и не кормить. Можно брать и расстреливать. А можно отрезать им разные органы. И партизаны всегда более склонны к последнему, нежели регулярные армии. Милосердие – это роскошь. Она позволительна, когда у тебя танки и самолеты. Недостаток техники, недостаток количества и организации, все это возмещается… дикой жестокостью.

Как-то во вьетнамской деревне американские солдаты поставили детям прививки. Такое вот доброе дело. Потом деревню отбили местные партизаны. И отрубили детям те руки, что опоганили оккупанты. Партизаны – изверги? Вообще-то, да. Но вообще-то они в такой ситуации, где поддерживать баланс сил можно только исключительным зверством. В более галантном 19-м столетии пытали поменьше. Но нарушение конвенции было, Наполеон огорчался. Жаловался. На русских партизан, на испанских. Наполеон, в отличие от них, воевал по правилам.

Это, упаси боже, не оправдание. Это объяснение. То есть мы удивляемся, что с нами воюют жестоко. Мы-то голыми руками, честно, а гаденыш кастет достал. Так потому и достал, что по честному не уделать. Большие мы, накачанные, а противник – так себе… Ни числа у него, ни артиллерии. Да и с нефтью похуже. Да и с общечеловеческой точки зрения сомнительный он какой-то. А общечеловеческая точка зрения – это не абы как. Это, помимо оправдания перед богом, идет в зачет как оправдание перед общественностью.

Делать нечего – конвенция нарушается. У них не получается по-другому. По-другому они уже сыграли и проиграли. Остались сетевая война, сетевой террор. Пока они живы, война идет во всех городах России. А живы они будут, пока их не убьют. А всех убить невозможно даже «Моссаду». В Израиле, например, все привыкли, что война идет на территории всей страны. И как-то с этим живут, в принципе – нормально живут (по отзывам побывавших).

Мы можем привыкнуть, что террор, как зима, явление неизбежное. Раз в неделю взрывают десять человек, раз в год – тысячу. По графику. Никакая ротация ФСБ на график особо не повлияет.

Можем что-то еще попробовать.

Александр Силаев
(продолжение следует)