Партии – это группы, борющиеся за власть. Которая нигде в мире им не принадлежит. Где-то реальное управление под латифундистами, где-то – под финансистами. Где-то сильнее номенклатурные кланы, где-то ВПК. Реальные центры силы всячески комбинируются. За генералитетом маячат латифундии, за госчиновником ТНК и т.д. В демократиях Запада партийные структуры к управлению слегка допускаются. Однако редко где «партия» так мало значит, как в России.

Оттого не вполне понятно, что оплакивается под видом парламентаризма. Защитники смутных прав оплакивают его так, как будто он был. А было так, что «Единство», рожденное «на коленке» за три месяца до парламентских выборов, их выиграло (и никто в 1999-м не удивился). Было так, что российские «левые» и российские «правые» ходили к одному спонсору, проводили совместные митинги и заседания… против центристов. Было так, что центристы оказывались левее левых, когда КПРФ защищала ЮКОС, и правее правых, когда «Яблоко» было против рыночных реформ. Тут надо куда-то отложить привычную политологию, чтоб она не мешала.

Особенности национального шоу заставляют предположить, что партийное строительство в России, в собственном смысле слова, даже не началось. А Путин его, оказывается, уже отменил.

Потешные власти

Политика в России, впрочем, была, и «партии» к ней были как-то пристегнуты. Будучи агентами реальных центров: номенклатурных кланов, во-первых (преимущественно силовых и во многом еще советских), крупнейших бизнес-групп, во-вторых, и совсем уж внешней среды, в-третьих. Ни в одном из случаев это не партия. То есть понятно, что партия может быть лобби, или, еще точнее, не может лобби не быть. Но сначала она выражает чьи-то интересы, очень широкие, имеет, формально говоря, устойчивую электоральную базу. А потом берет деньгами и не деньгами, принимая их по прейскуранту услуг. Но сначала база. А у нас сначала берут деньгами. Или «щенками», что в принципе неважно.

При такой модели партийные структуры с успехом расписываются «на коленке» за три месяца до выборов, и это нормально. Без финансирования структуры гибнут, а под общую идею финансирование в России не открывается. Нерентабельно.

Говорили, что единственной партией – в подлинном смысле слова – была КПРФ. И народ в ней массово состоял, и база электоральная, и даже, на удивление, идеология. Однако любая платформа, занимаемая компартией, – клубок противоречий с позиций левой классики (и на Западе единственным левым в РФ считали антиглобалиста Бориса Кагарлицкого).

У нас всегда было забавное восприятие парламентских выборов. Как отчасти «потешных». Неважно, на каком уровне: Дума, Заксобрание, горсовет. Серьезные выборы по традиции: президентские, губернаторские, мэрские. Законодателей мы выбираем, словно репетируем. Состав Думы важен как тест на возможный исход выборов настоящих. Если же потешные вдруг воображают, что имеют самостоятельное значение, что они равноправная ветка власти, то им напоминают. В 1993 году – из танков, но обычно предпочитая методы «парламентские».

За процентный бордюр

Странен упрек, что власть решила отменить пропорционально-мажоритарную систему ради «партии власти». Именно одномандатные округа дали «Единой России» то, что дали: две трети парламента. Будь выборы только по спискам, за «партией власти» была бы, конечно, относительная победа, но не абсолютная.

Большинство, но не «конституционное большинство». Сохраняя нынешнюю выборную модель, статус-кво можно было поддерживать гарантированно. Благо технология окучивания округов от самого верха поставлена на поток.

В «пропорционалке», и это легко посчитать, ни одна партия не будет иметь того, что «Единая Россия» имеет сейчас. Заметим, что выборы по прежним правилам и привели к сегодняшнему – не то чтобы вредному, но практически лишнему – российскому парламенту.

Партийное строительство как строительство именно партий, а не филиалов чего-то иного, где за них отвечают по разделу «маркетинга», не отменяется. Однако оно пошло бы интенсивнее, если бы…

1. Проходной барьер следовало бы снижать до предела! В Израиле или Дании в парламент проходят все партии, набравшие более 1 процента, и ничего. Противники полагают, что это повлечет за собой нашествие «маргиналов». Вот чтобы маргиналы (крайне левые, крайне правые и крайние право-левые а-ля НБП) не просочились, и нужен барьер, а лучше вообще процентный забор. Но мыслить так нечестно: если большинство населения полагает, что надо строить фашизм, истинный демократ должен согласиться, что… надо строить фашизм. Это раз. К тому же все радикалы в меньшинстве – это два. И обижать политические меньшинства – недемократично вдвойне.

Кроме того, прагматичное замечание: вытесняя всех крайних с политического поля, мы вытесняем с поля не их, а Государственную Думу РФ. В момент ее предельной стерильности скрытые ориентации населения обязательно обнаружатся… неожиданно – для кого-то, привычно – для отечественной истории. Все перевороты, включая начало и окончание СССР, шли у нас не через парламент, а с улицы. Если реальные воззрения населения не находят себя в парламенте, то они себя все равно находят. С печалью для парламента. Недаром говорят, что виртуализация политики на последних выборах достигла критического предела. Дескать, еще маленько, и реальность сместится, как 15 лет назад – в сторону улиц… и выиграет тот, кто первый соберет 20 тысяч человек.

Идеальная же представленность воззрений населения в парламенте подразумевает не процентный барьер, а скорее процентный бордюр. Надо, чтобы в Думе православные встретились с анархистами. Потом, конечно же, «купились» и разошлись по большим альянсам. Но сначала туда попали.

2. В память мажоритарной системы федеральный список партии сокращается до предела, а региональный – наоборот. Но следовало бы жестко контролировать, чтобы по нему шли только местные! Как в Англии? Там чистая «пропорционалка» под видом «мажоритарки». Выбираются по округам кандидаты, но они обязательно представляют партию. Нет нужды городить англосаксонские городки, но довольно простейших правил, увеличивающих представительство регионов. В противном случае Садовое кольцо выбирает само себя, и местная инфраструктура не возникает.

При выполнении этих условий – «парламентаризм» во что-то материализуется. В противном случае остается только сакральный термин. Однако все же не повод говорить об отмене несуществующего…

Александр Силаев