Реки, Евгений Гришковец.

Совершенно непонятно, зачем можно читать Евгения Гришковца.
И совершенно непонятно, как Евгения Гришковца можно не читать.
Он пишет о том, что мы и без него знаем!
Он пишет о том, что мы знаем, но забыли.
О том, что случается с каждым из миллиардов человек во вселенной, и о том, что каждый из миллиардов человек во вселенной считает своим глубоко личным делом.

Порой в своей попытке объяснить нам какое-то наше переживание он перегибает палку. Порой хочется приладить к нему кнопку быстрой перемотки.

Но полностью вычеркнуть Гришковца из своего сердца невозможно. Убить в себе Гришковца – значит, убить в себе типично русское стремление к самокопаниям, самовзрыхлениям и самоудобрениям. «Возлюби в себе Гришковца»; «Если тебя ударили по левому Гришковцу, подставь и правого», «Век живи – век Гришковец», «Не рой Гришковцу яму, сам в нее попадешь» и «Язык мой – Гришковец мой» – именно по этим мудрым принципам следует жить всякому порядочному россиянину.

Евгений Гришковец пишет свой мета-роман о жизни «Маленького Меня», раскрывая потаенные, но не потому, что потаенные, а потому что незаметные в своей обычности, мысли всякого простого человека. Через это он всякого простого человека возвышает, говоря: дружище, ты достоин оказаться в книге!

Именно поэтому большинство произведений Гришковца не имеет четко очерченного героя «с легендой». Он – любой из нас. Каждый.

Своим романом «Реки» Гришковец увековечивает сибиряков (поклон родине, привет друзьям-сибирякам), а также всех тех, кто куда-то откуда-то Уезжает Навсегда (тема помасштабнее, интересно всем).

В этот раз мы киваем, улыбаемся и машем 190 страниц, и некоторые из них я не могу не зацитировать:

Каждый сибиряк знает, что он сибиряк, а значит, он обладает особенными качествами, и он знает эти качества… Сибиряк знает, что уже по факту места рождения он верный друг и честный товарищ, он открытый и мужественный человек, обязательно щедрый, готовый отдать и снять с себя последнее. Сибиряк – человек с острым чувством справедливости. Он обладает некой широкой душой и еще всем известным сибирским здоровьем. Если он ест, значит, ест, если пьет, значит, пьет. Он знает, что мелочность – это плохо, и ее в нем нет. Сибиряк на многое закрывает глаза, не суетится и готов открыть душу при любом удобном случае всякому хорошему человеку. Но он не прощает вероломства, жестоко на всю жизнь обижается на ложь, подлость и двуличие. Не терпит жадности и просто продуманной прагматичности. В любом аккуратном, тихом и непьющем человеке сибиряк готов увидеть хитрость, жадность и высокомерное презрение к себе.

Сибиряку так важно ощущать в себе эту особенность, всячески ее в себе пестовать и для того, чтобы крепче в ней убедиться, периодически выезжать куда-нибудь на юг, чтобы поглядеть там на южных зажиточных куркулей, или в Москву, чтобы в самый час пик спуститься в метро, оказаться затертым в людском потоке в каком-нибудь переходе между двумя самыми оживленными центральными станциями. Посмотреть на все это да еще нарваться на какого-нибудь жулика, который обманет, обведет вокруг пальца, разобидит… Вот так, съездит сибиряк куда-нибудь, убедится в своей жизненной правоте и скорей обратно…

Но без ощущения своей особенности, уникальности и силы и без разговоров об этом он не сможет жить, он затоскует, или понесет его невесть куда. Туда, куда уже многих унесло без возврата. И еще без ощущения этой особенности он не станет себя соответственно это особенности вести и жить в соответствии с ней.

И если я вдруг когда-нибудь потеряю память, дайте мне Гришковца. Я вспомню.

Анна Андерсен