Не раз и не два писалось – «политический постмодерн». Что имелось ввиду? Апокалипсис сегодня. Летают самолеты, ездят машины, ходит как обычно народ, но в некоем смысле происходит апокалипсис. Дело это духовное и начинается с конца определенного понятий.

Заземление

Первая серия – разложение дискурсов и эпистем большого модерна. Как бы то сказать в простоте? Ну например: жили люди, ели, спали, любили и не думали, что это происходит в истории. Триста лет назад решили, что история есть. Потом решили, что это линейное направленное движение к большему, с поэтапной разверткой, т. е. прогресс. Надо его хотеть и им мерить. А кто ему мешает, тот злыдень и враг народа, тому гильотину. А кто за поэтапную развертку берется, тому машину с мигалкой и памятник. И стал прогресс. В каждом поколении, начиная века с XVIII, все больше грамотных-образованных, все меньше откровенно голодных, все больше прав у личности и т. д.

А сейчас «прогресс» сдох. Как понятие сдох. Как элемент большого дискурса для описания политического. Машину с мигалкой получили те, кто понятием не пользуется вообще. Много понятий при смерти в принципе. От «социального государства» и «идеологии» до «совести» и «логоцентризма». Мир без них катится себе дальше, но это другой мир.

Вообще, первый этап нашего «постмодерна»: тотальная прагматизация. Человек еще не идиот, но он основательно заземлен, подсажен на то, что философ Хайдеггер называл «постав». Слово однокоренное с «поставкой», да. Все занимаются «поставками», причем то, что нельзя отгрузить, оцифровать, загнать и толкнуть, – сознанием не фиксируется.

Пример? «Компетентное сообщество» в принципе не верит, что бывают не заказные статьи. Если автор пишет, что Петечкин вор и гад, сразу ищутся высокие враги Петечкина – кто башлял-то? Чей приказ мочить? Допустить, что такова позиция автора – последнее дело. У автора, блин, позиции не бывает, точнее, он всегда в одной позиции – «чего изволите-с»? Иная позиция, кроме сервисной, считается непрофессиональной, и профессионалами презирается. Даже если занимаешься апологией идеологии, никто не верит, что просто так. Не может любая партия нравиться за бесплатно. Ну то есть лоху-то может, да. А «компетентному человеку», «профи» – нет. Трансцендентальные основания подменяются натуральными, и… наша всероссийская рыба, как оно и полагается, гниет с головы.

Машинизация

Заземленный человек уже не может действовать исходя из своего кайфа или своей веры, но он еще может действовать умно. Органа для восприятия философии и религии уже нет, но есть еще орган для аналитики, есть основы культуры и навыки мастерства.

Вторая серия: сложный мир упрощается. Массовый человек разумный-и-заземленный уступает человеку энергично-полому. Дураки начинают и выигрывают. Даже так: начинает и выиграет профсоюз идиотов, дурацкая мафия. Как так?

Заземленный мир отказывается от секторов, где требовался синтез, в пользу тех, где нужен только анализ. Само слово аналитика в переводе – что-то вроде «расчлененки». Все сложное расчленяется на простое, и с ним работают пошаговым алгоритмом. Это в творчестве чего-то синтезируется, а «креативу» можно учить в ремесленном училище, главное – вбитый алгоритм и поставленный навык. Интеллект перестает быть рыночным преимуществом. Те плюсы, что он давал в оценке, компенсируются минусом его адаптации. Разум уже полностью уступил рассудку в первой серии, ныне рассудок уступает исполнительности, работоспособности, сочетанию наглости и подобострастия, т. е. различению, кого лизать и кого кусать, и когда это лучше делать. На место дельного прагматика приходит какой-то совершенный робот, кукла на батарейке. Вытаскивающий к себе своих, создающий целую корпорацию клонов. На прагматиках еще держалась сложность культуры, их мир был со сложными играми. Сломанный робот может всплакнуть над сентиментальной попсятиной или там забухать. В работающем состоянии даже такая человечность исключена.

Озверение

Третья серия: зверь сожрет куклу. Это связано с механизмами конкуренции в полом мире. При занятиях сложным делом выделяешься сложностью: писателю невыгодно тыкать шилом других писателей, самому надо писать. Самоутверждаешься – своей силой. А если некуда расти, ежели все просто, как в гетто для дураков? Тогда самоутверждаешься – чужой слабостью.

Если сосед не хочет быть слабым, ему можно помочь и шилом в бок тоже. Взлетает преступность. Если человек абсолютно не способен к сложному досугу, он пойдет убивать – себя (наркомания всех видов) или – других (гоп-стоп как культурная норма поколения). Если какие-то верхние башни культуры и мышления снесены, каждый, утверждая себя, еще более разрушает округу. Конкуренция – двигатель регресса.

Четвертая стадия: концлагерь как неизбежность. Когда уровень рассеянно-бытового зла станет несовместим с банальным воспроизводством жизни, люди сами захотят деспота. Отнесут ему свободу, комфорт. Только бы «порядок был»: пусть лучше меня по пятницам прессует спецслужба по расписанию, чем маньяки и садисты-любители – по собственному настроению… И будет порядок. И ГУЛАГ покажется детским утренником, ибо ГУЛАГ был все-таки в стране, не отменившей совесть и человечность, – на уровне понятий.

Пятая стадия: если концлагерей на планете случится несколько, то это ядерная война. Если один, то это просто очень надолго. Но в принципе, ядерная война – уже не беда. Что такое – ядерная война в аду? Если не избавленье от мучений, то, по крайней мере, не катастрофа. А полный ад у нас уже на стадии номер три.

Почему весь этот сценарий именуется «политический постмодерн»? Потому что все начинается в головах, в культуре. Постмодерн – это такая культурная ситуация. Там и тексты Сорокина, и кое-что пострашнее. А почему «политический»? Да потому что «все есть политика». Понимая ее как порядок вещей в широком смысле. А когда понимают под политикой борьбу за пост каких-то персон, и более ничего – это уже симптом, уже вирус. Это уже первая стадия. Процесс пошел. См. диагноз.

Александр Силаев