Быть в форме

Философ Мераб Мамардашвили сетовал, что российское общество плохо держит жесткую форму. А это важно. Ибо правопорядок, к примеру, это такая форма. И свобода слова — форма. И свобода предпринимательства.

То есть российское общество в принципе плохо играет по писаным правилам в силу как минимум двух обстоятельств. Во-первых, не очень хороши писаные правила. Как у нас говорят, глупость законов искупается необязательностью их исполнения. Во-вторых, нет воли к правилам. Воли постоянно одергивать себя и других, заходящих за некую красную черту разумного, человечного и просто дозволенного законом.

Именем закона

Чтобы было понятнее — пример. Предельно простой. На тему, значит, гражданского общества как союза людей, совместно держащих форму. Вспомним июнь месяц. Чемпионат Европы по футболу и то, как это отмечалось в Красноярске. Сборная сыграла пять матчей. Первые два было еще мирно, и те, кто не хотел ничего знать о футболе, — могли себе позволить не знать. Где-то с третьего матча начался всенародный энтузиазм, переходящий в буйство. Тысячи людей заполняли центр города с шести часов вечера до шести часов утра. Фактически полсуток шел несанкционированный митинг, по сравнению с которым любой политический митинг — отдыхает.

Центр города по звукам полсуток напоминал стадион. Свистели, орали, били в барабан, бибикали на авто — кто слышал, тот не забудет. В этом можно заметить пробуждение национальных чувств и порадоваться: «Слово „Россия“ им еще что-то значит». Разобщенные индивиды как бы показали себя единым народом, и кому важно наличие «народа» — может ставить балл в зачетку, ибо оно было.

Не было — гражданского общества. Ибо что происходило с формальной точки зрения? С формальной точки зрения — меньшинство издевалось над большинством. Впрочем, если бы наоборот и издевалось большинство — было бы не лучше. Просто это пикантный нюанс — утиралось именно большинство (пусть на улицы вышло 5% населения, и каждый третий был солидарен с ними у себя дома, но более 50% горожан, включая женщин, детей, пенсионеров, — к футболу таки равнодушны).

Ибо что делают, когда ночью под окном у тебя орет бухая компания? Звонят в милицию. Она, как правило, приезжает и увещевает особо буйных. Ибо есть правило: ночью принято вести себя тихо и днем желательно тоже. Твоя свобода кончается там, где начинается свобода другого, и право другого на тишину — всегда приоритетнее твоего права на ор и гам. Ор и гам — всегда в специальное время, в специально отведенных местах. «Наши играют с Испанией» — с точки зрения закона вовсе не повод его нарушать, или такое исключение там прописано?

Люди, жившие в центре города, — знаю несколько примеров — специально сваливали на дачи среди недели в дни игрищ. Но что бы восхитило, явив-таки не просто «народ», а то самое «гражданское общество»? А если бы все, кому не в кайф гульбища, — а это тысячи, десятки тысяч человек — дружно позвонили в милицию. С просьбой всего-навсего восстановить закон. Ибо с точки зрения формы гуляния пяти тысяч болельщиков ничем не отличаются от гудения пяти бухариков, и плевать на все, кроме формы. Милиция бы вышла, остановила все бибикающие тачки, отправила всех свистунов и барабанщиков к их родным телевизорам, желающих драться — посадила бы в клетку и подежурила до утра. Это было бы формально безупречное решение ситуации, и пока мы будем презирать форму, Россия будет дичать и превращаться в милую кое-кому Южную Америку (а там и до Южной Африки недалече).
Но чуда не произошло. Русский народ снова поделился на беспредельщиков и терпил.

Потомки кроманьонцев

Закон должно уважать двояко. Во-первых, относиться к нему серьезно. То есть думать, что принимать, не отмахиваясь: мол, жить все равно будем, как мы решим, и по фигу нам бумажки. Закон, который можно было бы исполнить, должен быть: прост, ясен, человекоразмерен. Прост и ясен, ибо пятьсот страниц юридической казуистики по бытовому вопросу отчуждают народ от права, реально способствуя беспределу (и усиливая разве что олигархию, коей по карману услуги как минимум адвокатских контор и как максимум самой прокуратуры).

Человекоразмерен, ибо иначе закон не исполнится. То есть он должен расти из естественного права данного этноса, а не ломать его об колено. И как можно меньше — посредников. Ибо коррупция, с одной стороны, суть произвол бюрократии, с другой — спасение от нее же. Простой пример: иную справку простому человеку дешевле купить, чем выходить ее законно, мораль же — как можно меньше справок по жизни, как можно проще процедуры.

Но наличия ясных, человекоразмерных правил — еще мало. Нужна воля к принуждению себя и других. Убить беспредельщика — сначала в себе. Потом и в других. Иными словами — иметь характер. Дурной характер, писал Кант, лучше отсутствия характера, а что такое характер? Это в конечном счете набор правил, которым следуешь жестко, несмотря на то, куда тебя клонит здесь и сейчас.

Есть такая байка на тему того, почему кроманьонцы победили в итоге неандертальцев. Не знаю, правда или нет, но звучит красиво. Победили потому, что лучше владели психикой и могли своим решением раскачать естественную амплитуду — от крайнего альтруизма до крайней агрессии. То есть неандертальцы не могли так хорошо помогать своим и так люто вырезать чужих, как это делали кроманьонцы. Неандертальцы вели себя как придется, обычно находясь в среднем градусе — вялого благодушия, вялой агрессии… Кроманьонцы вели себя формальнее, жестче, по модели «вкл. — выкл.». Ситуация «раненый свой». Хочется его бросить, но нельзя. Ситуация «кругом враги». Хочется убежать, но нельзя, принимаешь бой.
Наши предки, если верить этой гипотезе, выиграли потому, что обладали характером. Иными словами, готовностью жить по правилам. Отсюда и возможность гражданского общества — граждане суть те, кто присягнул правилам. Но… договариваться о правилах имеет смысл только с тем, кто расположен их уважать. А остальные? А остальные, в некоем смысле, нелюди.

Александр Силаев, «Вечерний Красноярск»