Собеседник мой колоритен: двухметровый рост, могучая челюсть — таким можно пугать на улице. Впрочем, он добродушен и вовсе не метафорически поэтичен. 
— как бы это сказать просто? — поэт (и некоторые считают его лучшим поэтом в Красноярском крае). Помимо того, эксперт по литературе. Тоже буквально, так значится в его должности — главный эксперт Фонда имени Виктора Астафьева. С экспертизы мы и начали...
Свобода или закат?
Есть мнение, что литература — это уходящее искусство... Как думаешь? Если да — то почему, если нет — почему есть такое мнение?
— Блин, Саша, как-то ты сразу с глобального... Проще ответить, почему есть такое мнение: потому что книги мало кому нужны. С прозой положение чуть получше, какой-нибудь в меру серьезный и не в меру раскрученный автор вполне может продать приличный тираж. Да еще и подкормиться парой-тройкой влиятельных премий. А вот стихами... Да, в девяностые годы появилось некоторое количество поэтов, которые, сидя на вечерах, где присутствуют человек восемь-десять, заявляют о себе как о «известном авторе». На деле это не так. Публика стихами практически не интересуется. Или интересуется чем попало.
— Например?
— Лариса Рубальская, например. Ее роскошно изданными книгами завалены магазины. Или сбежавший из Израиля Андрей Дементьев... Народ, к сожалению, в наше время в основном интересуется перформансом. Шоу ему подавай. Поэтому более-менее популярны всякие поэтические состязания на публике, под пивко и веселящий дымок. Которые собственно к поэзии не добавили ни слога, ни ноты. Напротив, знаю нескольких приличных в перспективе авторов, которых эта эстрадность загубила безвозвратно. А уходящее это искусство или нет... Вот мы же с тобой сидим, попиваем чаек или водочку, закусываем колбаской... А когда есть настроение, пописываем что-то себе в тетрадку или в компьютер. Вот пока мы живем и здравствуем, за литературу можно быть спокойным, она никуда не денется.
— Но согласен с тем, что статус литератора ныне ниже, чем в XIX и XX веках? Как ты — литератор по жизни — живешь в такой вот реальности?
— Ты знаешь, мне нравится нынешняя реальность. Литературная реальность. Да, писатели сейчас по статусу непонятно кто, писательские союзы их не кормят, сытные выступления на заводах им не устраивают, в очередь издать книжку не ставят. Зато не надо ничему соответствовать. Ни идеологии, ни вкусу идиота-редактора, который сам сочиняет чего-то, но признания не получает и поэтому гнобит, гнобит... Не надо состоять в партии, даже в Союзе писателей не надо состоять. Находи деньги, издавайся, отправляй в журналы — авось где прокатит, организовывай собственные выступления, если тебе это интересно. Конечно, у нашего общества (да и у любого общества в принципе) всегда есть какая-то идеология, против чего-то нельзя переть, какие-то темы запрещены вовсе... В прессе, в официальных докладах и выступлениях, да просто в разговорах доминирует одна тема: «Да здравствует!» и «Как нам хорошо!». Но только не в литературе. Я не ограничен в темах, лексике, даже в морали. Более того, я издаю все это. А книги дарю и пускаю в продажу (мой крайний сборник в магазинах «Светоч» и «Книжный меридиан» — спешите видеть!).
— И этого хватает?
— И мне уже тридцать восемь лет, тьфу-тьфу-тьфу, и мне еще ничего за мои тексты не сделали, слава Господу. Я совершенно свободен в том деле, которым занимаюсь. Поверь мне, Саша, это дороже и статуса, и «стадионной» популярности, и литературных наград. Я, кстати, вообще как-то с опаской отношусь к понятию «статус». Статус литератора... С чем это едят? Александр Сергеевич во время своего наивысшего расцвета совершенно официально считался лишь третьим российским пиитом. Не говоря уже о Михаиле Юрьевиче... А какой был статус у Андрея Платонова?.. А у Михаила Афанасьевича?.. От коллежского секретаря (самый низкий ранг в Российской империи) до советского дворника, подметающего литинститутский дворик, где топчутся и плюют как раз будущие «статусные» писатели.
— У меня такое ощущение, что сильных читателей, которые могли бы без напряга читать сложный текст, в России предельно мало. Уже меньше, чем пишущих, если посчитать всех графоманов. А?
— Это общая мировая беда. Помню, еще где-то в семидесятые годы у Генриха Белля был рассказец о том, как в Германии нашли наконец одного-единственного читателя, который только читает книги и сам ничего не пишет. Я лично знаю несколько человек, которые тоже только читают, сами ничего не производя. Но подавляющее большинство всех «интересующихся» литературой — это сами писатели. Ситуация парадоксальнейшая: литература как отрасль в полном упадке, лавров особых там не снищешь, а писатели плодятся и плодятся. И дустом-то жалко их: где же столько дуста найдешь, да и вдруг кого честного, благородного, талантливого угробишь.
— «Поддерживать литературу» — это кого и как в первую очередь?
— Мы, литераторы, должны пестовать иллюзию властей предержащих, что литературу надо «поддерживать». Авось чего действительно перепадет. У них там много всего, а у нас тут мало. Но меня, к примеру, всегда умиляли и удивляли те же Государственные премии по литературе: почему, собственно, чиновники решают, кто из нас лучший? Они что, разбираются в этом? Мне видится в такой поддержке некий перекос: ведь литераторы тоже могут присуждать премию лучшему чиновнику, например. Но мы ведь этого не делаем. Тут я, конечно, загнул немного, понятно, что государство награждает писателя, полезного этому государству. Ну опять-таки и мы могли бы награждать самого полезного для литературы чиновника. Господа чиновники, уделите нам, писателям, немного средств, и мы из вас кого-нибудь наградим.
Немного о географии
— Место России в мировом литературном процессе — оно сейчас какое? Мне вот кажется, что из автономной, то есть способной жить своими силами, что здорово, она превращается в автохтонную. То есть мало кому интересную за пределами России и СНГ.
— Место России в литературе сейчас — это жесткая, суровая, непромытая задница. Мы оказались в ней сами, по собственной воле и собственному разумению. Как говорится, в твердом уме, но не совсем в твердой памяти. Мы сами не хотели быть самостоятельными, сами сначала рявкали «не пущать!» и поэтому дрожали от страха. А потом, не имея врожденного ума и достоинства, ринулись в иные крайности: разинув рты, набивали карманы всякими западными диковинами. Да и диковины-то были давно уже устаревшие: на том же бедном разнесчастном «Улиссе», вышедшем в Европе почти сто лет назад, сколько славных биографий современных русских писателей замешано! Тот же Виктор Ерофеев, к примеру. Да и Михаил Шишкин «пострадал» улиссоманией. Но миру неинтересно то, что он уже изобрел, то, что он и так знает. Ему подавай оригинальность. А где ее взять-то, коли в массе писательской подражательством занимаемся? Местных дубов очаровывать такими играми можно: под Джойса, под Миллера, под Буковского... Читают, восторгаются — ах, как современно! Но все-таки в даты создания текстов заглядывайте иногда.
— «Сибирская литература», «красноярская литература» — это сильно осмысленные выражения, как думаешь? Мне вот это кажется на грани таких странных понятий, как сибирская математика или сибирская медицина... Я вообще не верю в Сибирь как культурный миф, мне за это пеняли, помнишь. А ты?
— А я верю. В реальном положении дел Сибирь — это такая колония. По уровню жизни, по отношению к этой земле в метрополии, по отношению к коренным жителям — абсолютно по всему. Наше несчастье в том, что между Сибирью и метрополией нет океана или крупного моря, на худой конец. Тогда бы все это выглядело понятней. С литературой то же самое. Конечно, все мы принадлежим русскому языку, но в Сибири не только иной язык, здесь иное сознание, отличное от сознания русского европейца. Опять-таки, если бы в Сибири была своя государственность, это было бы лучше видно и не надо было бы объяснять. Вряд ли ты будешь спорить, что испанская литература и латиноамериканская (аргентинская, колумбийская и пр.) — это разные вещи. Хотя все это литература одного языка.
— В чем специфика существования литературы в провинции? Мне вот кажется, главное отличие от Москвы — там есть литературная среда, а здесь нет. Здесь только люди. А среда — это возможность для многих людей жить, не покидая литературный круг... То есть тусить, прилично зарабатывать и карьерничать.
— Да, среды у нас нет, это точно. Но литератору с литератором общаться, по моему мнению, необязательно. Хуже другое. В провинции в литературной сфере практически нет денег, литературным трудом невозможно кормиться, и это минус. Удаленность от основных издательств, следственно, затрудненность выхода на российского читателя; удаленность от главных СМИ, следствие — никакой рекламы, интервью, даже в тот же «Апокриф» не пробраться; более низкая культура населения.
— Низкая культура — это как?
— Грубо говоря, если в Москве верлибр в большинстве случаев понятен (просто люди поймут, что, возможно, это тоже стихи). У нас же могут и регистрацию попросить, если вдруг верлибром начнешь не в том месте и не в той компании. Но с другой стороны, в провинции душевней: если вдруг выберешься куда-то, тебя и покормят, и водочкой угостят. От столичных ни в жисть не дождешься.
Правила игры
— Вот ты — главный эксперт Фонда имени Астафьева. Фонд молодец, честь ему и хвала, тем более мы с тобой его лауреаты... Но! Есть вопросы к фонду, претензии и пожелания...
— Давай желай...
— Кто отбирает рукописи, кто судит? По-моему, там непонятки с жюри, и ощущение, что премию дают не голосованием заранее объявленных лиц, а по произволу 2–3 человек, с влиянием главных спонсоров. Как на самом деле?
— Первоначальный отбор текстов произвожу я. Это так называемый ридерский отбор. Он очень мягкий, чтоб его пройти, достаточно минимальных писательских навыков. Тем не менее отбраковка есть. Прошедшие первоначальный ридерский отбор выставляются у нас на сайте в рубрике «претенденты на премию» по жанрам: проза, поэзия, ранний дебют, иные жанры. Далее экспертная комиссия, состоящая из лауреатов фонда прошлых лет, проживающих в разных городах России, из этих претендентов называет лучших. Я по электронке рассылаю ребятам тексты, они мне присылают свой выбор. Отметить эксперты могут сколько угодно авторов. Далее, на основании их выбора составляются short-листы по номинациям: здесь тупо, кого чаще всего называли, тот и в short-листе. После этого я распечатываю тексты short-листеров и раздаю их учредителям фонда, которые, как ты сам понимаешь, к литературе отношения не имеют.
— Так-так...
— Но все они умные, опытные, образованные люди, кстати, лично знавшие Виктора Петровича, общавшиеся, дружившие с ним. И уже учредители выбирают лауреатов большинством голосов. По-моему, это справедливая и красивая схема. И открытая, кстати: я на сайте все это постоянно объясняю и разжевываю, выбор экспертов публикуется, они его могут проверить. Да, дорогой мой, я ведь и тебе предлагал поучаствовать в определении лучших, но ты отказался.
— Не потеряла ли премия определенность, заявив всероссийский статус? Неужели она интересна кому-то за Уралом? Не лучше ли стать главной общесибирской, чем бог весть какой — всероссийской?
— Наша премия именно за Уралом и интересна. Рукописи приходят в основном оттуда. И наиболее серьезные авторы-претенденты проживают именно в русской Европе. А молодым писателям-европейцам эта награда даже более важна, чем сибирякам. Ведь как народ думает: ага, премия Астафьева, дали сибиряку, ну понятное дело, своему дали! И сибиряк этот, получив премию, сидит в своей Сибири и ни в журналы не вхож, никуда. А получила премию, к примеру, Елена Сафронова — критик из Рязани. И пошло-покатилось: после Астафьевки у Елены куча публикаций и еще несколько престижных литературных наград, в том числе и в Москве. Я напрямую связываю эти ее успехи с присуждением ей премии нашего фонда. С другой стороны, Красноярск тоже не безразмерен: проще говоря, таланты у нас кончаются.
— Имя Астафьева как-то ограничивает подбор лауреатов? Имеют ли, к примеру, лучшие шансы — при равном таланте — писатели-деревенщики? Может ли премию получить автор, пишущий как Сорокин, или как Ерофеев, или как Уэльбек?
— Вспомни схему присуждения премии, которую я описал выше. Основное решение за учредителями, а это люди с определенным воспитанием, образованием, кругозором. И конечно, у деревенщиков здесь бонус. Но я работаю над этим, так что, думаю, в будущем у уэльбеков шанс тоже появится.
— Почему там каждый год плавают номинации? Сделали бы раз и навсегда 3 или 4. Без всяких «специальных призов» и «а вот еще 500 долларов, кому бы их дать»?
— Номинаций четкое число: проза, поэзия, ранний дебют, иные жанры — четыре. Только победители в этих номинациях могут считаться лауреатами фонда. Все остальное от лукавого. А «Специальный диплом» вообще денежного выражения не имеет. В 2006 году давали премию краевую, но это была разовая акция, возможно, малооправданная.
Опасно добрый поэт
— Скандалы — метод привлечения внимания? Несколько раз разговор красноярской интеллигенции за литературу начинался с твоих провокаций на сайте «Реклама-мама» и сайте фонда.
— В моих невинных проделках не вижу скандала. Возможно, это примитивный пиарчик не столько фонда, сколько вообще всего литературного дела. Возможно, просто способ общения. Но польза в любом случае уже есть: на той же «Рекламе-маме» появился постоянный топ, посвященный нашему фонду. Там всерьез собираются обсуждать рукописи претендентов на премию. Ну и самое главное: нас видят, не забывают, обращают внимание. Значит, мы есть, мы сильные, с нами надо дружить.
— Помнишь рассказ лауреата Андрея Иванова? Там про банкет после вручения премии, лицемерие красноярской «богемы» и «друзей искусства» в лице чиновников и буржуа, нас с тобой... Молодец Андрюха? Или подонок — плюнуть в руку, взяв с нее сначала денег?
— У Андрея Иванова есть способности, в перспективе он хороший писатель, но в реальности плохой человек. И не потому, что он, взяв деньги, плюнул в ладошку. А потому, что он, возможно, в правильном свете увидев всех нас, не увидел себя самого. Поставил себя где-то высоко-высоко, где и птички не летают. Лично я так предпочитаю аплодировать «грушевидным спонсорам», быть «мордастым двадцатилетком» и т. д. Порядочней, как-то. И веселее.
— У тебя репутация скандалиста. Бузит в Союзе писателей, бузит в виртуале, при мне порывался морду бить... Между тем я — два раза с тобой путешествуя по России — помню тебя сугубо добродушным. Как тебе противоречие?
— Саша, верь глазам своим. Я действительно крайне, я бы даже сказал, опасно добр. Но иногда, когда меня провоцируют, не могу с собой совладать, каюсь, есть такой недостаток. Но первый никогда не начинаю.
— На «Рекламе-маме» тебя начали прилюдно жалеть за твое плохое зрение. Этакая «поэма о настоящем человеке». Как относишься?
— Плохо. Если бы я не мог заниматься литературой или делами фонда, я бы и не занимался этим. Говорю всем прилюдно — зрение у меня хорошее.
— А вообще, как ты приспособился к миру со зрением в минус двадцать? У тебя сильно развиты интуиция и другие органы чувств, или как?
— Не знаю как, но офтальмологи, которые меня периодически осматривают, говорят, что я очень умный, раз живу и передвигаюсь без очков и без линз. Правда, линзы в последнее время стал носить.
— Несколько странный вопрос... Как вообще возможен «профессиональный поэт» в России XXI века?
— Я пока не профессиональный поэт — денег за поэзию не получаю или получаю очень мало. Но живу неплохо с божьей помощью: спокойно и созерцательно. Боюсь, что стану в один прекрасный день профессиональным поэтом и вся созерцательность уйдет на фиг. Куда я тогда без нее?
Александр Силаев, «Вечерний Красноярск», фото Александра Паниотова
Досье «ВК»
Антон Николаевич Нечаев родился в 1970 году в Красноярске. Учился в Красноярском педагогическом институте, в Литературном институте имени Горького, работал редактором в журнале «День и ночь» (г. Красноярск). В данный момент — главный эксперт Фонда имени В. П. Астафьева. Печатался в журналах «Юность», «Смена», «Сибирские огни», «Вестник Европы»; в газетах «Трибуна», «Литературная Россия», а также в изданиях Израиля, США, Польши, Румынии. Автор стихотворных сборников: «Таинственный соглядатай» (1997), «Осень в Зиме» (1998), «Заявление Мастеру» (2004). В 2008 сборник стихотворений «Помогимн» вышел одновременно в издательствах Красноярска и Москвы. Лауреат премии Фонда имени В. П. Астафьева (1997), премии Международного журнала «Дети Ра» (2007). Член Союза российских писателей, Русского ПЕН-центра. Живет в Красноярске.
Блог Антона Нечаева о литературе читайте на Newslab.ru
