Полина Дашкова: «Не хочу быть паровозом для халтуры»

Полину Дашкову традиционно именуют автором детективов. Но сама она такое определение на свой счет не приемлет. И дело не только в качестве романов Дашковой, которое на голову выше большинства продукции, издаваемой на российском книжном рынке под шаблонной вывеской детектива. В интервью «ВК» писательница, побывавшая в Красноярске в рамках «Литературного экспресса», пояснила свое отношение к этому вопросу. А также развеяла другие расхожие клише относительно своего творчества.

«Мы не детективщики»

— Я не пишу детективы, — начинает разговор писательница. — Этот жанр — весьма определенное понятие. Классический англоязычный и франкоязычный детектив близок своими жанровыми рамками к древнегреческой трагедии. Происходит преступление, страсти кипят. А потом появляется некое отстраненное существо, которое разруливает ситуацию, объясняет всем, кто виноват и т. д. Есть сквозные персонажи. Что мы знаем, например, о мисс Марпл? Что она старая дева, любит вязать, а в нужное время оказывается в нужном месте и все распутывает. Но в русской литературе другая традиция.

— Какая же?
— Русский читатель воспитан на сопереживании герою. И если попробовать создать такого сквозного персонажа в нашей литературе, сразу возникает множество вопросов. Почему она старая дева? Какая драма произошла у нее в юности, в кого она была влюблена, кто был влюблен в нее? Некую абстрактность и символичность русский читатель прощает только героям-иностранцам. Взять Пуаро или Шерлока Холмса — они тоже обрисованы двумя-тремя штрихами. А теперь вспомните наших авторов, которых именуют ужасными словами детективщики и детективщицы, — кто-нибудь из нас разве пишет в подобном ключе?

— Пожалуй, нет.
— Вот именно! У Бориса Акунина — классический исторически-авантюрный роман. Дарья Донцова работает в жанре лубка. Это очень древний жанр, он существовал издавна, но исчез в советской литературе. На Западе он продолжился в виде комикса. А у нас это сейчас выглядит как смесь дамского романа и книги по домоводству. Что тоже имеет право быть. Александра Маринина пишет психологическую прозу — ничего общего с традиционным детективом!

— Почему же, в таком случае, всем вам приписывают именно этот жанр?
— Ставить всех на одну полку проще и удобнее — книготорговцам, литературным обозревателям. Неудобно и неприятно только писателям. Но люди ленивы и нелюбопытны, как говорил Александр Сергеевич Пушкин. (Улыбается.) Если следовать логике подобных определений, получается, что детектив — это любое произведение, где присутствует убийство. Но в мировой литературе в каждом втором произведении кого-то убивают.

«Хороших писателей много не бывает»

— Полина, а как вы относитесь к условному разделению литературы на мужскую и женскую?
— Это тоже клише. А любое клише обедняет человеческое сознание. Есть такое понятие — дамский роман. Но было бы нелепо отнести к этому жанру все, что написано женщинами. Например, в Англии образец типичного дамского романа — Шарлотта Бронте. В России первый дамский роман написал Карамзин — было время, барышни зачитывались его «Бедной Лизой». Ныне ведущий автор в этом жанре — покойный Сидни Шелдон, его книги — образец роскошного дамского романа.

— Вашу прозу часто именуют не просто детективом, а женским детективом...
— Ну да, потому что когда появились книги Марининой, а потом мои — и они сразу стали пользоваться большим спросом, — издатели объяснили это тем, что они написаны женщинами. (Смеется.) И почему-то никто не задумался, что обе мы, каждая по-своему, просто понравились читателю — ведь эта ниша тогда была пуста.

— Какая ниша?
— Современной прозы. Книжный рынок начала 90-х вообще был очень специфический. Русской литературой, которая раньше находилась под запретом — от Набокова и Платонова до Солженицына и Бродского, — к тому времени все уже перенасытились. Затем, поскольку Россия не входила в территорию международного авторского права, стало издаваться много зарубежной литературы, без разрешения авторов. Но, как правило, в очень плохом переводе. Отечественная продукция тогда ляпалась по тому же принципу: за основу брался сюжет какой-нибудь третьесортной американской книжки, имена героев менялись на русские, действие переносилось в Россию. А сюжет, как правило, сопровождался морем крови и какими-нибудь порнографическими сценами, что было внове для нашего целомудренного читателя.

— Сегодня подобными откровениями вряд ли кого-то удивишь.
— Потому что ими наелись еще быстрее. Людям хотелось почитать про себя сегодняшних, про свои проблемы. И неудивительно, что когда появились книги Марининой, с рядом живых, узнаваемых персонажей, описанием московского быта, да еще с некоторой таинственной историей внутри, — это вызвало закономерный интерес. Мои книги тоже сразу же привлекли внимание. Была создана серия «Детектив глазами женщин». Но поскольку в серии должно быть много авторов, а хороших писателей много не бывает, издатели стали пихать туда бог весть что. Кстати, для меня это стало одной из причин ухода из «ЭКСМО». Не хочу быть паровозом, который тащит на себе всякую халтуру.

Ангажированная критика

— Такое ощущение, что литературные критики не особо-то вникают в тонкости, кто есть кто. Если издано под шапкой детектива — значит, это однозначно плохо, низкий жанр.
— Потому что большинство наших периодических изданий грешит ангажированностью. Я тоскую по умной критике. Но, к сожалению, попадается либо брань, либо панегирики — и от того, и от другого мне одинаково неловко. Писателю нужен критик — но критик серьезный, благожелательный и неангажированный. Вы знаете, у меня была чудная история, когда однажды после пресс-конференции ко мне подошел незнакомый молодой человек, обозреватель одного издания, и извинился: «Я написал совершенно жуткую рецензию на ваш роман, не читая его. А потом ваша книжка случайно попалась мне на отдыхе, и я проглотил ее не отрываясь». А когда я спросила, почему бы ему было не похвалить книгу — какая разница, если все равно не читал! — он смутился: «Что вы, в нашем издании вас хвалить нельзя». Вот на подобную критику не стоит тратить ни время, ни эмоции.

— На Западе такого нет?
— Что вы, если там станет известно, что журналист продает свое мнение, он потеряет уважение к себе! На западном книжном рынке вообще очень многое зависит, в каком формате вышла первая книга автора. Я считаю, что нужно начинать издаваться в твердой обложке, с хорошим переводом, в солидном издательстве. Иначе это вряд ли будет иметь успех. 100-200 экземпляров из первого тиража книги, изданной в твердом переплете, рассылаются самым известным литературным обозревателям и критикам. А дальше они сами решают — писать им о книге или нет, за деньги это никогда не делается. Если же книжка вышла в мягкой обложке, она никому не рассылается, сразу выбрасывается на рынок. Практически без шанса стать бестселлером.

— Кстати, на сколько языков переведены ваши книги?
— Примерно с десяток языков. Но лучше всего меня издают в Германии — это самая читающая страна в Европе. Там у меня были серьезные литературные премии, большие тиражи — я сразу стала известным автором.

— А в России у вас были премии?
— Ни одной. И вряд ли получу. Но, в общем-то, для меня в этом нет необходимости. Премии нужны авторам с небольшими тиражами и небольшими гонорарами, им нужна поддержка. И потом, я вообще не вижу смысла в российских литературных премиях. Да, их у нас масса, они вручаются каждый год. Но я бы по пальцам пересчитала авторов, которые, на мой взгляд, действительно заслуживают премии — Людмила Улицкая, Дима Быков со своей книгой о Пастернаке, Михаил Шишкин с романом «Венерин волос». И все. Нет у меня ни малейшего желания вступать и в Союз писателей. Зачем, если он не способствует существованию и развитию самой писательской среды? С ней огромный дефицит! Благо в путешествии в «Литературном экспрессе» у нас, его участников, была возможность познакомиться, пообщаться.

Не гнаться за модой

— Вас нередко называют модной писательницей. Как относитесь к понятию моды в литературе?
— Приведу один пример. Однажды мы поехали отдыхать вместе с семьей моих друзей. И их дочь, студентка, взяла с собой книгу безумно модного писателя, очень популярного в молодежной среде. В начале нашего отпуска она была на пятой странице. Через две недели, когда мы собирались уезжать, — дошла только до седьмой. За то время она успела прочесть массу других книжек, но упорно бралась за эту: «У нас весь курс ее прочел, я тоже должна иметь о ней какое-то мнение».

— Мазохизм какой-то!
— Просто не надо себя заставлять. Для кого-то хороша Донцова. А кто-то читает «Дневник писателя» Достоевского — люди очень разные. И те, и другие имеют право быть читателями. Благо сейчас на книжном рынке многообразие, есть из чего выбрать. И, кстати, о моде — когда-то некоторые критики называли Достоевского дешевым криминальным беллетристом. Об «Анне Карениной» говорили, что это гинекологический роман. И мы не знаем, что завтра станет классикой, а что уйдет в забвение.

— Массовый интерес к некоторым авторам сегодня оживляет кинематограф — как к тому же Достоевскому после выхода сериала «Идиот». А как вы восприняли экранизацию своих романов?
— Ой,лучше бы их вообще не было! Первая, по роману «Место под солнцем», — просто катастрофа. Еще в 1999 году я продала право на его экранизацию одной студии, которая тогда производила весьма приличную продукцию. Но у нее начались какие-то сложности. И в итоге это право было перепродано другой студии, которая сделала ставку на гольную коммерцию. На главную роль пригласили очень известную гламурную балерину (Анастасию Волочкову. — Е. К.). Сюжет перелопатили, от моего романа там практически ничего не осталось. А меня поставили перед фактом: «Если хотите — скандальте, это будет дополнительная реклама». Я ничего не могла поделать.

— Что вас особенно возмутило?
— Во-первых, в смету на 8 серий было заложено 800 крупных планов этой героини. Из которых половина — с поднятой кверху ногой, которую она гладит, прижав к щеке. Плюс сюжет был переделан так, что все герои мужского пола — от бомжа до народного артиста и депутата — смертельно влюблены в эту балерину. А все героини либо подражали ей, либо люто завидовали. Самое обидное, что кроме этого гламурного персонажа там были заняты многие очень неплохие актеры. Но их возможности толком не использованы.

— А что со второй экранизацией?
— Она показалась мне более-менее удачной. Но исключительно в сравнении с первой. В «Херувиме» никого из персонажей не рекламировали. Но один из главных героев, полковник ФСБ, получился приторно-сахарным. У меня это очень жесткий характер, человек, идущий к своей цели, не видя и не слыша ничего вокруг. Притом что цель у него благая — он хочет поймать и обезвредить опасного террориста. Но на этом пути он готов жертвовать не только своей жизнью, но и жизнями других людей. Так вот, продюсеры сочли, что неэтично по государственному каналу показывать такого вот героя. А поскольку я отказалась что-либо менять, сами огламурили его образ. Влюбили в главную героиню, чего категорически не могло быть. Так что из-за всех этих неудач в России я в ближайшее время не планирую экранизироваться. В Германии намечается экранизация романов «Кровь нерожденных» и «Легкие шаги безумия». И если вдруг получится плохо, это будет не так больно.

«Нелепости меня забавляют»

— Полина, а какая была самая неожиданная реакция на ваши произведения?
— Однажды в московском «Доме книги» меня атаковала группа старых большевиков. Они кричали, что я — агент всех вражеских разведок сразу. Но когда я спросила, с чего они это взяли, заявили, что читать мои трам-пам-пам книги не собираются.

— То есть, не читали — но все равно не одобряем?
— Да, и подобная агрессивная реакция всегда изумляет. Впрочем, в истории нашей страны это давняя практика. Вспомним лишь, какая поднялась травля Бориса Леонидовича Пастернака после того, как ему присудили Нобелевскую премию за роман «Доктор Живаго», — бранили в прессе, на партсобраниях. Судить о том, о чем понятия не имеешь, — увы, явление распространенное ...

— О вас лично много нелепиц пишут?
— На встрече с читателями в Красноярске мне поведали, что в какой-то газете написали, что я глава преступной группировки — просто класс! (Смеется.) А еще я слыхала, что консультирую правоохранительные органы. Потом был эпизод, когда на Арбате у меня чуть не вытащили кошелек. Я рассказала об этом журналистам из одного «желтого» издания, с которыми как раз встречалась сразу после попытки ограбления. И что вы думаете? Они написали, что писательница Полина Дашкова владеет приемами восточных единоборств, она оказала сопротивление банде вооруженных преступников! Мне это очень понравилось. Или вот еще забавный случай, когда в одном издании опубликовали, что «к приходу Славы в семье писательницы отнеслись спокойно». Опечатка, нечаянно написали слово с большой буквы. И понеслось — «в семье писательницы появился некий Слава», многие СМИ стали бурно обсуждать, кто же этот таинственный мужчина.

— В общем, «желтой» прессе заработать на хлеб даете.
— Скорее, они сами находят поводы. (Улыбаясь, пожимает плечами.) Мы с мужем вместе уже 27 лет. А когда появляются дети, любой соблазн адюльтера вообще начинает попахивать предательством. Ты несешь ответственность не только за себя. У нас двое дочерей. Старшая этим летом окончила исторический факультет МГУ и сразу поступила во ВГИК на режиссуру игрового кино — пошла по папиным стопам. Младшей 15 лет, она хочет стать художником-мультипликатором.

— Ваш путь их не прельстил?
— Категорически нет — они же видят, как я живу. Профессия писателя требует долгого сидения за столом. Как говорил один из моих любимых авторов Сергей Довлатов, нужно или жить, или писать. У меня нет жесткого режима, но когда пишу последние страниц сто, вообще не отрываюсь — для мира в этот момент не существую. И домашние приучены, меня никто не трогает. Зато когда напишу первые страниц десять, обязательно должна прочитать их вслух кому-нибудь из близких. Мне очень важно услышать, как это звучит, какова эмоциональная реакция.

Вершина идиотизма

— К слову, о реакции — как сами воспринимаете, когда вас спрашивают об одном и том же?
— Реагировать на это можно только с иронией. У меня даже есть свой рейтинг идиотских вопросов. В России меня чаще всего спрашивают: почему вы пишете именно детективы? На втором месте — почему сейчас так много женщин, которые пишут детективы? И на третьем — откуда вы берете сюжеты? Насчет последнего приведу замечательную фразу известной американской писательницы Мэри Хиггинс Кларк: «Если меня еще раз кто-нибудь спросит, где вы берете сюжеты, я застрелюсь».

— Вас застрелиться еще не тянет?
— Обхожусь малой кровью — у меня просто заготовлены разные варианты ответов. Однажды, когда во время одной поездки мне пришлось в двадцатый раз отвечать на вопрос о сюжетах, в отчаянии придумала вообще нечто фантастическое. Сказала, что в Интернете есть закодированный суперсекретный сайт со списком подробного изложения всех возможных сюжетов. И когда автор написал одну-две успешные книги, издатели доверяют ему секретный код к этому сайту, чтобы он мог по необходимости туда войти и выбрать себе сюжет.

— И как, поверили?
— Большая часть аудитории восприняла с улыбкой. А потом вдруг ко мне подошел молодой человек, отвел в сторонку и спросил: «Сколько вы хотите? Дайте мне этот код, я вам заплачу». (Смеется.) Я не знаю, как объяснить людям, что сюжеты повсюду, они окружают каждого из нас. Но у писателей особое зрение. И то, мимо чего тысячи людей проходят не замечая, писателя может зацепить, запасть ему в душу. Одно из важнейших условий — чтобы внутри сюжета прятался один из вечных человеческих вопросов, на уровне «быть или не быть?». В «Анне Карениной», на мой взгляд, образце романа всех времен и народов, заложен простой вопрос — выбор между счастьем, долгом, семьей, любовью. Он возникал и возникает в жизни миллионов людей. А Лев Николаевич Толстой сумел написать об этом гениальный роман.

«Быть писательницей в России тяжело»

— Кто из ваших героев вам лично особенно близок, ваше альтер эго?
— Единственный, про кого я могла бы так сказать, и то отчасти, — писатель Никита Ракитин из «Золотого песка». А делать писательницей героиню — отдельный сюжет, я к нему пока не пришла. Быть женщиной-писательницей в России вообще тяжело. Кстати, это один из самых частых вопросов, задаваемых в Европе.

— Мужчинам-писателям легче?
— Без сомнения — для занятия литературой требуется определенная выносливость. И в понятии «женская литература» тоже есть что-то уничижительное. Вы знаете, обложки лишь к моим последним двум книгам «Источник счастья» понравились мне по-настоящему. Художник впервые потрудился прочесть то, что он иллюстрирует. А мой прежний художник не стеснялся мне говорить: «Я женщин не читаю принципиально». Хотя это то же самое, как сказать — я с чернокожим человеком рядом в метро не сяду. Все очень непросто... Но какие бы ни были мои главные герои — худые, полные, высокие, маленькие, — все они люди интеллигентные. Главный герой — собеседник всерьез и надолго, и я вправе сама выбирать, с кем общаться. Согласитесь, мало приятного в тесном общении с человеком глупым и дурно воспитанным.

— А читателей, для которых пишете, вы себе представляете?
— Когда пишу, прежде всего думаю о своих героях. А о читателях начинаю думать уже после выхода книжки. После издания первых романов, пока меня не стали узнавать на улицах, очень любила подглядывать за людьми, которые читали в метро мои книги. Мне было интересно наблюдать за выражением их лиц. Сейчас такой возможности нет. Но что для меня очень важно по отношению к читателю — не навредить. Однажды услышала впечатление о книге одного модного постмодерниста: «Очень сильная книга. Как прочитал — сразу повеситься захотелось». Так вот, у меня обратный принцип — чтобы после моих романов людям хотелось жить.