Клоун Шалимар, Салман Рушди

Салмана Рушди больше других современных авторов порой тянет назвать не писателем, но сказителем. Есть в его текстах некие почти магические текучесть и насыщенность, от которых кажется, будто ты и правда не книжку читаешь, но сидишь, подперев щеку, где-то под чинарой напротив древнего и умудренного опытом старца, который неторопливо, но ярко рассказывает истории давно минувших дней. Сказитель этот вроде бы добр, да, но в то же время внимателен, ироничен и безжалостен; от его пытливого взора не утаится ни одна странная или мелкая деталь, ни один поступок, который, быть может, и хотелось бы забыть или проигнорировать.

Так же, как «Стыд» в своё время рассказывал историю Пакистана, «Клоун Шалимар» повествует о Кашмире, многострадальной долине между Индией, Пакистаном и Китаем, этаком потерянном рае, разбитом притязаниями сразу трёх стран и внутренними межэтническими и религиозными распрями. Но Рушди не был бы Рушди, если бы его интересовал только сам конфликт в горячей точке, и ничего больше. Вовсе нет — вместо этого, с восточной щедростью, а порой даже избыточностью, он плетёт сложное и многослойное кружево истории, покрывающей декады и континенты, вмещающей в себя любовь и ненависть, конкуренцию и дружбу, рождение и смерть, преступления и проступки, в общем, все грани человеческого существования. И снова у него история региона воплощается в причудливых переплетениях человеческих судеб — странно переплетающихся, изломанных временем, оставивших свои следы в судьбах других, зачастую об этом и не подозревая. Наверное, так и вершится история, если попробовать посмотреть на неё, как на некий живой, непрекращающийся органический процесс.

Так вот, согласно слухам, в тот день племя стальных мулл призвало всех кашмирцев взяться за оружие, чтобы очистить родную землю от индийских солдат, а заодно и от пандитов-хинду. Однако Бомбуру Ямбарзалу об этих слухах известно не было. Он никак не связывал всё это с политикой, для него это было глубоко личным делом. Он скатился с постели и бросился бежать. Задыхаясь и спотыкаясь, весь в поту, он бежал без передышки до главных кухонь и там стал готовить себя к бою. Вооружившись, он перевел дух и медленным, решительным шагом двинулся по главной улице в направлении мечети, что стояла в самом конце деревни. Он шествовал, можно сказать, с королевским величием, только у сего короля вместо сабли за пояс были засунуты кухонные ножи и тесаки, вместо кольчуги он был с ног до головы обвешан котлами и котелками, а вместо шлема на его голове красовалась огромная сковорода. Кровь свежеубиенных кур капала с его тучного тела, ею он вымазал себе руки, лицо и всё своё кухонное вооружение; для полной уверенности, что искомый эффект не пропадёт раньше времени, он даже захватил с собой маленький бурдюк, наполненный свежей кровью. Вид у него был пугающий и в то же время комичный, так что дети и женщины, с тревогой ожидавшие выхода из мечети мужчин с готовым решением по поводу похода на Пачхигам, растерялись, не зная, что лучше — плакать или смеяться, но в конце концов стали делать и то и другое. Бомбур Ямбазал выпрямился, горделиво закинул голову и зашагал к дверям мечети. Толпа последовала за ним.

Достигнув дверей, он вынул из-за пояса, словно мечи, две огромные поварешки и принялся барабанить ими по своей кухонной амуниции с грохотом, способным разбудить даже мертвых, если бы мертвые не предпочли мирно спать под землей и никак не реагировать на этот дикий шум. В этот момент из дверей мечети вывалилась толпа мужчин с осоловевшими от религиозного бдения глазами, а за ними не на шутку разгневанный мулла Булбул Факх.
- Посмотрите на меня! — вскричал Бомбур. — Перед вами — тупое, смешное и кровожадное чучело! Неужели вы все решили стать такими, как оно?!

С той поры прошли годы, но люди Ширмала не забыли этого с несвойственным бескорыстием совершенного Ямбарзалом великого поступка. Превратив милые их сердцу предметы ремесла в олицетворение ужаса, пожертвовав болезненно развитым чувством собственного достоинства и выставив самого себя в неприглядном, смешном обличье, Бомбур заставил односельчан пробудиться от непонятного, сомнамбулического сна, сбросить с себя мощный гипноз жестоких искусительных речей Булбула Факха. Нет, сказали мужчины, они не поднимут руку на соседей, они будут жить как прежде, а если и будут убивать, то лишь скот и птицу для праздничных пиров на радость людям.

Тут, конечно, можно зажмуриться и сказать — да что, Рушди повторяется, всё это у него уже было, и цветистая пышность слога, и сказочная текучесть, и эпос народа, сложенный из искусной мозаики индивидуальных судеб, и так далее, и так далее. Но даже если это и правда (а это правда) — то дай, пожалуйста, Бог ему подольше повторяться таким же образом в каждой новой своей книге.