Заметка анонима в «Литературной России» о нравах и порядках в Литературном институте имени Горького лишний раз заставила меня вспомнить это славное учебное заведение, где я некоторое время учился и которое не закончил.
А вспоминается мне литинститут, а скорее то время моей жизни исключительно положительно. Потому что молодость, друзья, чтение, Москва, будь она неладна, вся окрестная Россия, ибо и поездили мы тогда по европейской части нашей страны хоть и немного, зато познавательно, из Москвы-то оно удобнее. Среди особо трогательных воспоминаний — близкое знакомство с московской милицией (в Красноярске сколько живу, ни разу проблем с органами не было тьфу, тьфу, тьфу, а в Москве — пожалуйста!); мои долгие запойно-безумные похождения с поэтом из Вязьмы Колей Матвеевым, сгинувшем, если не ошибаюсь, где-то в недрах российской пенитенциарной системы. Вспоминается, конечно же, близкий друг и товарищ, сосед по комнате Саня Авдеев, бывший футболист (дубль «Шинника») и алкаш по совместительству (сгинул где-то в православных тенетах). Вспоминается много интересных и красивых, талантливых девушек, вспоминаются не в связи со всякими групповухами, а по отдельности, нежно и благодарно.
Большая же часть памяти занята хоть и не объемным, но острейшим ощущением близости к истории, которое в Красноярске почувствовать невозможно. Моя учеба пришлась в частности на 1993 год: баррикады, оцепление, орущая толпа, автоматные очереди — все это я видел и слышал, кое-где и драпать пришлось. Потом были ежедневные шмоны в общаге, Саня Авдеев, читающий стихи вооруженным омоновцам, какая-то абсурдная гордость за Красноярск: тогда на Москву наводили ужас слухи о якобы приехавших из Красноярска вооруженных группах Русского Национального Единства...
Два слова о заметке анонима в «ЛитРоссии», которую называют чуть ли не доносом. Никаких открытий для себя я не сделал, все, что аноним описывает, и так известно, а если и не известно, то предполагается. Более того — ничего страшного в описанных фактах-историях я не заметил. Литинститут — это вуз, и все, что свойственно вузам, там так же присутствует. Списывания, подмазывания преподавателей, любимчики-изгои и т.д. Ко всему прочему, вуз этот еще и творческий: так что изрядную долю безумия и нелепицы необходимо подбавить в сравнении со средне обычной вузовской бесовщиной. Ну к примеру — зачем обижаться на мастеров, которые не ходят на семинары? Что вы вообще от них ждете? Что они научат вас писать? Или что они пробьют вас в непробиваемый столичный литературный мирок? И то и другое они делать почти наверняка не будут, им просто это не надо. Не забывайте, что мастера прежде всего сами, какие ни есть, писатели, они заняты своим миром, своими книгами, и по нынешним временам все, что они могут студенту дать — это радость общения, пусть не раз в неделю, как положено, но уж раз в месяц бывает, не правда ли?
Как раньше Лев Иванович Ошанин спасал Николая Михайловича Рубцова из трезвяков да от отчислений, такое теперь немыслимо. Теперь капитализм, конкуренция и никакой душевности. Вот если вы прославитесь, мастер будет гордиться тем, что вы у него учились, хотя для вашей славы пальцем не шевельнет. Здесь вы сами должны. Мы сами должны.
И если вы в Литературном институте разочарованы, так не надо было очаровываться, друзья мои. Возможно, у очарованных прежде и разочарованных теперь были просто завышенные ожидания. Или непонимания сути того заведения, куда они поступают. А суть его такова:
Литературный институт, сейчас не знаю, но в прежние времена даже не входивший в Минобразования, а бывший в одной структуре с писательскими союзами, и есть, ни что иное, как одна из созданных государством организаций по взращиванию и контролю выгодных, ему, государству писателей (см. тему «Власть и писатели 2»). Получается, вопреки названию, Литературный институт к литературе отношения не имеет. Ведь литература, как и всякое искусство, в идеале совершенно свободная отрасль, более того, настоящая, большая литература всегда антигосударственна, ну или агосударственна, на худой конец.
Здесь все просто и очевидно: власть не хочет проблем, не хочет свободомыслия, не хочет живой, здоровой, свободной литературы (любая власть везде и всегда). Чтоб не было этих проблем, она открывает специальный институт, где прикармливает выгодных ей, послушных писателей, которых, собственно писателями и называет. Остальные так — графоманы. Институт этот работает десятилетиями, работает не вхолостую, а выдает продукт, который выдавать обязан (породу писателей, готовых встраиваться и соглашаться), в так называемой современной российской литературе через этот институт прошло абсолютное большинство ключевых персон, которые теперь спокойно сидят в издательствах, редакциях, благотворительных фондах (Фонде Астафьева, например). В итоге мы имеем, что имеем. А имеем мы все: хорошую теплую сытую жизнь, заграничные командировки, книги и публикации. Только вот литературы у нас нет, настоящей большой хорошей, а главное, свободной литературы (не только книг, но и процесса, процесса нет).
Антон Нечаев
