[23:19:23] x: помнишь, мы думали над тем, кто автор «Счастливого принца»?
[23:19:26] x: ты еще сказала, что усматриваешь во всем спектакле что-то гомосексуальное
[23:19:28] y: это да
[23:20:28] y: гомосексуализм тут — не в тексте, именно в постановке
[23:20:30] x: автор — Оскар Уайльд
[23:20:50] y: и что, он тоже???
[23:21:11] x: конечно. Несколько лет в тюрьме отсидел за это, кажется
[23:22:12] y: :O
[23:24:09] x: нет ли тогда умысла в том, что и Ласточку, и Принца у Гинкаса играют актрисы?
[23:24:29] x: сделать их обоих мужчинами было бы слишком, а так — это лишь полутон, не более того
[23:25:11]y: это в определенном смысле остроумно, но я не уверена, что справедливо
Писать справедливо о спектакле, который тебе категорически не понравился, сложно: приходится убеждать в объективности твоей критики не только других, но и самого себя. Проще тогда сосредоточиться на различных умыслах, смыслах — или их отсутствии. Например, в оригинале автор использует слово «Swallow», которое словари однозначно переводят как «ласточка», а составители книжки сказок, найденной мной в кладовке, почему-то перевели как «скворец». Смысла не было — взял да и появился.
Зато бессмысленно пересказывать сюжет сказки, которую вы все наверняка знаете (если не знаете — вот она). И столь же бессмысленно говорить, что визуально спектакль «Счастливый принц» Московского ТЮЗа был прекрасен. Как и предыдущие постановки столичных гостей, он отличался эффектной декорацией работы Сергея Бархина — на сцене возвышался многометровый металлический каркас статуи Принца с огромной золотой маской и высоченным мечом. Некоторые декорации были столь прекрасны, что буквально оживали — скажем, хамоватый Тростник, разгуливавший по сцене в лосинах.
Что же касается режиссуры, то спектакль, оригинальный и переполненный грустной иронией, показался чрезвычайно тягучим. Подчеркивалось это и музыкой, и буквализмом в речи актеров, и различными их повадками. Представим себе, что слеза, упавшая из пластмассово-рубинового глаза статуи, летит к земле полтора часа, и все это время мы пристально за ней наблюдаем. Зрелище это, безусловно, восхитительное (хотя от истеричных криков в исполнении Оксаны Лагутиной меня иногда передергивало), но оно утомляет. Вот горожане в буквальном смысле вынимают душу Принца из его бренного металлического тела: они открывают дверцу в статую, по очереди поднимаются вверх по приставной лестнице, потом осторожно и не без хореографии спускают обмякшую Лагутину вниз, выкладывают ее на площади, утомленно цокают, удаляются ... на эту сцену тратится не меньше 10 минут живого времени!
Кроме того, если этого «Счастливого принца» можно назвать поучительным, то поучает он не совсем тому, чему хотелось бы. Милосердие к обездоленным и несчастным людям, истинная красота внутреннего мира, не зависящая от мира внешнего, самоотверженное служение добру, готовность отказаться от простеньких своих идеалов во имя такой сложной вещи как любовь — эти красивые слова из абстракций превращаются у Уайльда в нечто по-настоящему наглядное и значимое. Но пронзительно трогательная сказка в интерпретации Гинкаса получила несколько иное толкование. Люди, с восторгом раздирающие статую принца на лоскутки, а потом с досадой швыряющие оловянное сердце на мусорку, явно не заслуживают того, чтобы их спасали. И маленькие бледные дети, которые, «радостно кричали: „У нас есть хлеб“, играя друг с другом и весело толкаясь», здесь намеренно фальшивы в своем несчастии, равно как и в нестройном а капелла, не вызывая ни жалости, ни сострадания. Да и сам Принц, искренне рыдающий по своим глазам, отданным на доброе дело (феномен физиологии статуй), кажется столь же невеликим, как и окружающая его толпа.
Вспомните волшебный советский мультфильм, найдите его на Youtube’е, пересмотрите — и не смотрите этот спектакль, если вам выпадет такая возможность.
