Несколько недель заголовок «Юрий Любимов уходит с Таганки» в тех или иных вариациях не покидал новостной топ Яндекса. С чего бы такая честь, недоумевали люди, театром не интересующиеся и, кликнув по ссылке, только укреплялись в своем недоумении. Если среди них находились любители электронных новостей, то недоумение умножалось на иронию — они припоминали, что точно такая же новость мелькала в информпространстве полгода назад. «Ну, ушел и ушел».
Мы-то с вами — люди, театром как минимум увлеченные, понимаем, в чем трагичность всей этой ситуации. Скандал на Таганке — так сказать, «случай Франкенштейна»: Юрий Любимов создал театр, в котором его 48 лет спустя не хотят видеть ни режиссером, ни директором, ни, в принципе, на пороге. «Добрый человек из Сезуана», с которого все началось, стал и последним спектаклем Любимова — это вообще парадокс, достойный отдельной новеллы. А еще ведь возникает тема финансовых взаимоотношений актер-театр и пресловутые споры о контрактной системе. Вспоминаю недавнюю пресс-конференцию, посвященную закрытию сезона в нашем крае, и то, как директор ТЮЗа сказал про фестивальную поездку в Сочи что-то вроде: «Нет, денег за это не получили. Зато искупались в море — уже не зря съездили». Ну, и опять задребезжали вечные споры о том, сколь вертикальной должна быть вертикаль власти в театре.
Про суть конфликта и позиции сторон написано уже много (вот, например, масса фактов и домыслов). Что будет с одной из самых авангардных театральных мастерских страны, которой жить теперь, по всей видимости, под руководством Валерия Золотухина — вопрос трепетный. Но меня почему-то больше интересует нравственно-бюрократическая сторона этой драмы. То бишь, в какой степени создание безумного доктора ему принадлежит?
Любопытно ведь поразмышлять над популярным утверждением, что с уходом Любимова нынешняя Таганка закончится. Даже при условии, что мэтр не наложит вето на постановку своих спектаклей, из которых сейчас, на минуточку, состоит вся афиша театра. Любопытно, потому что все до единого театральные режиссеры, с которыми мне когда-либо удавалось общаться, говорили: «Театр — это, в первую очередь, труппа». Среди нынешних актеров Таганки есть те, кто учился у Любимова еще в
В истории карате (да простится мне такой выверт) есть множество великих мастеров, которые, несмотря на все свое величие, так и не смогли создать настоящей школы боя. Мало иметь уникальный стиль, нужно вербовать и вдохновлять подмастерий, прививать им свое восприятие мира и способствовать их развитию... Режиссер-диктатор в «тоталитарном театре» обречен на любовь-ненависть со стороны труппы. Но это все — эмоции. А то, умрет ли его философия вместе с его уходом, оставшись лишь славными страницами в театральной летописи, зависит как раз от упомянутых вещей.
Думается, что истинное величие Любимова продемонстрирует — должно! — будущее обновленной Таганки.
