Очень хочется поумничать и заявить, что «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» — это самая «взрослая» из сказок Пушкина, как по содержанию, так и по месту в школьной программе. Хочется, но делать этого я не буду — во-первых, догадался не сам — подсказали, во-вторых, непонятно, как же тогда быть с «Русланом и Людмилой»? Факт, однако, остается фактом — в постановке главного режиссера красноярского ТЮЗа Романа Феодори сказка приобрела настолько зловещий оттенок, что готы всех мастей должны довольно потирать ручки — и на их улице случился праздник.
Нет смысла пересказывать сюжет — разве для того, чтобы лишний раз удивиться, как много поговорок и речевых клише мы с вами почерпнули из творчества Пушкина. Маленькая публика с удовольствием договаривала фразы за героев спектакля (а кое-что даже заранее рифмовала на свой лад...), не путалась в персонажах, и даже превращение зеркала злой мачехи из абстрактного предмета во вполне конкретного Вячеслава Ферапонтова никого не смутило. Между тем события сказки подаются остроумно — все это сон, приснившийся впечатлительному Александру Сергеевичу, задремавшему с пером в руке. Тени персонажей толпятся за окнами его дома, точно сны по другую сторону век, а потом проникают внутрь и разбредаются кто куда, да так, что даже сам писатель не всегда способен их укротить.
Атмосфера сновидения всячески подчеркивается — большинство актеров одеты в стилизованные спальные рубашки, а в воздух то и дело взмывают тонкие покрывала различных цветов, которые потом втягиваются сквозь оконные проемы-веки куда-то в небытие. Из таких покрывал создаются горы, моря, солнце и ветер — и это, конечно, при всей красоте, большая беда для детского спектакля, который по умолчанию должен быть пестрым, как камзол басурманского посла. Черный, белый, красный заставляют вспомнить о предыдущей работе Феодори, выполненной в той же недоброй цветовой гамме.
Вместе с тем, богатая скупость сцены отчасти возмещена множеством актеров, почти постоянно там толпящихся и разыгрывающих не всегда имеющие смысл этюды. Предлагаю это списать опять-таки на формат — ведь часто в наших ночных головах происходит что-то бестолковое, напрямую не относящееся к основным событиям дрёмы? Может, поэтому реплики героев тут часто проносятся многократным рефреном, этаким эхом, мешающим отклониться от нити повествования? Ведь, вольно или невольно, режиссер добавил в свой спектакль, как обычно до краев переполненный мелкими и крупными смыслами, еще и массу образов из других сновидений, порой жутковатых. Например, огромный кроваво красный подол мачехи, который накрывает всю сцену в момент смерти главной героини, напоминает аналогичный кадр из фильма «The Cell». Что он напомнил детям, даже не представляю — пока я сидел, приоткрыв рот, многие опасливо пытались его пощупать.
Очевидно, что взрослая сказка — продукт штучный и нерепертуарный. Но, думается, еще больше овзрослить «Царевну» было бы проще и эффектнее, нежели её же омолодить. Пока даже неясно, хорошо ли она заканчивается, потому что последнее, что запоминается зрителю — это зловещая ухмылка на лице Зеркала, медленно удаляющегося по ту сторону окна. За Пушкина (его, кстати, весьма мило сыграл Алексей Алексеев), свернувшегося калачиком на краю сцены, становится немного боязно. Хорошо, что потом — занавес и ёлка.
Если родители, прочитав эти строки, поостерегутся вести детей на неоднозначный спектакль, то сделают это совершенно зря — ни одного перепуганного ребенка я так и не сумел разглядеть. Были там и радостные, и впечатленные, и, к сожалению, заскучавшие. Сны — это все-таки чрезвычайно индивидуальная штука.
