В постмодернистский век изощренных сюжетов, перекрученных интриг и необязательных метафор безыскусность слова «Золушка» завораживает. Подумайте сами — это почти что идеальный пример почти что самой обычной волшебной сказки! История про маленькую чумазую дочку лесоруба, которая, прибыв на бал в тыквенной карете, в итоге охмурила наследника престола, укомплектована различными чудесами ровно настолько, насколько это требуется. Да что там, настолько, что сюжет её можно без видимых усилий помещать в декорации любой эпохи, а дальше уж человеческая фантазия довершит дело, заменив фею богатым дядюшкой, а королевство — транснациональной корпорацией.
Немного иначе поступил, скажем, Евгений Шварц, который сделал из «Золушки» музыкальную сказку в своем духе — с лирическими вставками, самоироничными персонажами и кусачим социальным подтекстом. Усложнил, в общем — людям свойственно усложнять. А в Красноярском театре кукол режиссер Константин Мохов поставил по пьесе Шварца спектакль для самых маленьких детей. И обычной «Золушки», конечно же, не получилось.
Прежде всего, если сказка все-таки про любовь, то спектакль — он скорее про связи. Виноват в этом, в первую очередь, сам Шварц, обильно разбросавший по тексту афоризмы вроде «никакие связи не сделают ножку маленькой, душу большой, а сердце добрым» или «связи связями, но надо ведь и совесть иметь». «Ух, как я не люблю мачеху и сестер! Давно бы превратила их в жаб, но у них такие связи!», — сокрушается фея-крестная. Из текста слов не выкинешь (на самом деле, выкинешь), да и все мы с вами прекрасно понимаем лукавство драматурга — Золушка превратилась из простушки в принцессу исключительно благодаря полезным знакомствам. Однако режиссер, сократив хронометраж спектакля до сорока минут, добился того, что тема «кумовства» стала чуть ли не ключевой, а какие-то романтические нюансы или вообще исчезли, или отошли на второй план.
В итоге взрослым людям смотреть постановку стало интереснее, однако подобный перенос акцентов прокатывается по всему спектаклю сомнительным эхом. Например, я убежден в том, что люди, не читавшие пьесы, никогда не ответят на вопрос, зачем в постановке нужен мальчик-паж, прислуживающий фее и, как кажется, приблудившийся из какой-то другой сказки. А понятно ли детям, чем приглянулся девочке молчаливый принц, всего-то угостивший её разочек мороженым? Зато они наверняка отлично поймут слова мачехи, которая сетует, что у неё столько связей «что можно сойти с ума от усталости, поддерживая их».
(Кстати, спектакль я смотрел 8 марта, и это стало дополнительным поводом для иронии — впору было говорить и о роли некоторых мужчин в жизни современной женщины. Вообще, кукольные спектакли дают невероятно богатую метафорическую пищу. Роль эта характеризуется одной единственной фразой, прозвучавшей из уст отца Золушки: «Я человек отчаянный и храбрый, но только в лесу. А дома я, ваше величество, сказочно слаб и добр»...)
Второе слово, которое возникает в спектакле с пугающим постоянством — это эпитет «сказочный». Им обзаводится почти каждый жест, каждая характеристика персонажей — да что там говорить, в описываемые времена «и люди, в большинстве своем, были сказочными». Уже упомянутая мной обычность волшебства «Золушки» становится чем-то исключительным, оторванным от реальности, как перламутровый мыльный пузырь. Вместе с тем про волшебство лишний раз можно было бы и не говорить — у спектакля великолепные декорации, с блестящими зеркалами, золочеными сундуками и миниатюрными лошадками. Ребенок, скорее, будет следить за ними, за ворчливыми интонациями короля или за нежным голоском Золушки, чем за репликами камергеров короля — людей в голубых ливреях, управляющих куклами.
Сказки, связи.... А где же в спектакле любовь? Она, увы, где-то там, за пределами сцены. Нет, разумеется, принц находит туфельку, а туфелька находит Золушку, и во всех отношениях сказочная свадьба уже не за горами. Но в пьесе король озабоченно задергивает занавес, когда принц наклоняется, чтобы поцеловать Золушку — чтобы не смущать ни зрителей, ни влюбленных. Здесь занавеса нет, куклы исчезают как-то сами по себе, будто растворившись в воздухе или телепортировавшись в пыльный сундук, и далее повествователь медленно и нравоучительно рассказывает что-то очень туманное — вновь афоризмы, вновь «сказочности», о том, что ждет детей главных героев... А ведь все время все повторяли, что перед нами сказка! Но где же тогда финальное волшебство?
Или Золушка на самом деле вышла замуж не по любви, а по туфельке?
