У поклонников КВН со стажем спектакль «Сон в летнюю ночь» Театра Оскараса Коршуноваса (Oskaro Korsunovo teatras) наверняка вызвал приступ ностальгии. В 2005 году в четвертьфинале Высшей лиги команда «ЧП» из Минска показывала домашнее задание «Ромео и Джульетта», где актеры провинциального театра играли Шекспира, параллельно разгружая доски. Белорусам их инвентарь чрезвычайно мешал; актеры вильнюсского театра со своими досками образуют настолько гармоничное целое, что редкие номера артиста без деревянной панели вызывают ощущение того, что что-то здесь не так.
«Сон в летнюю ночь», который завершал «Норильские сезоны», в прямом смысле выстроен из досок — деревянные прямоугольники, напоминающие двери в какое-то параллельное измерение, актеры таскают с собой на протяжении всего представления. Из досок строятся мосты, лодки и кровати, деревья в лесу, стены в торжественном ареопаге, хижина, в которых герои укрываются от дождя (кстати, дождь, как и многие другие звуковые эффекты, тоже создается при помощи досок — по ним барабанят пальцами); этюды с ними напоминают гимнастические номера.
Почему-то начал я рассказ с декораций, а ведь «Сон в летнюю ночь», положа руку на сердце, и без всяких деревяшек произведение не самое простое для восприятия. Пять актов, три сюжетные линии, фольклорные феи и лесные духи, профессиональные актеры, играющие актеров-любителей — пиршество для любого театрала, которое надо как-то осмыслить, изобразить и упаковать в пристойный хронометраж. В поисках оригинальной формы для этой истории режиссеры разного калибра пускались на разные уловки: погружали персонажей в лабиринты пестрых декораций, заменяли реплики героев мимическими жестами, ставили «Сон» в пустой белой комнате или вообще в формате камерного спектакля. Недавно в Москве показывали оперу Биттона, где все действие происходит в школе: Оберон и Титания стали учителями, эльфы — школьниками младших классов, персонажи покуривают косяки и переживают травмы из прошлого с легким налетом педофилии. В общем, эта комедия фактически немыслима в современном театре без каких-то хотя бы элементов авангарда.
На фоне разнузданности некоторых творцов, прочтение «Сна» Коршуновасом не радикально ни по форме, ни по содержанию. Всю восхитительность его начинаешь осознавать спустя десять-пятнадцать минут, когда проходит первый шок от созерцания распадающихся как карточные домики конструкций из дерево-человеков и натуральной литовской речи с её диковинными интонациями (спектакль сопровождался изрядно запаздывавшими субтитрами). Тогда-то становится ясно, что, объединив своих актеров с элементами декораций и задав спектаклю рваный темп, прыгающий от откровенной ярмарочной экспрессии к гротескной лирике, прибалтийский режиссер максимально приблизился к воссозданию конструкции сновидения — разборной, подвижной, легко трансформирующееся из одного состояния в другое.
Такая конструкция впитывает и транслирует в зрительный зал эмоциональный заряд труппы лучше любого прожектора: актеры то выступают из-за деревянных панелей, то скрываются за ними, точно персонажи сновидения пропадая невесть куда, и появление каждого становится маленьким бенефисом, в групповых сценах сливаясь в чудную по степени хореографичности симфонию. Артисты (их, кажется, человек шестнадцать) рычат, стонут, хохочут, а капелла исполняют мелодии Ричи Блэкмора, вступают во взаимодействие с публикой, при этом тщательно разыгрывая каждую из своих микроролей в трех сюжетах «Сна». Да, некоторые эпизоды в спектакле имеют исключительно визуальную ценность, а заключительная сцена с тугодумом-ремесленником, который по словечку и с огромными паузами цедит в зал свои реплики, вообще кажется ложкой дегтя в бочке литовского меда. Однако сути это не меняет — «Сон в летнюю ночь» — не абстракция, а эстетически совершенное по форме и очень строгое с позиций режиссуры высказывание о границах человеческого восприятия, которое каждый волен наполнять своим содержанием.
Кстати, единственное в мире сновидений, что обладает материальностью — слезы лесного духа; барабаня по доске металлическими шариками в финале, они как бы ставят много точек на длинной прямой условности, намекая — пора просыпаться.
Евгений Мельников
