Удивило в минувшие выходные обилие фильмов, программ, посвященных Владимиру Семеновичу Высоцкому. Таковых было не менее десятка.
Если не ошибаюсь, были года, когда об этом выдающемся актере и барде едва вспоминали, а тут…
Попахивает новым «культурным» культом. Которые для меня точно также неудобоваримы, как культы политические. Слава Богу, что нет пока никакой идеализации образа Владимира Семеновича: он
Но актер он уже просто великий (так подают), каждый спектакль которого: вспышка, событие, откровение (хотя прежде неоднократно упоминали о чудовищной нестабильности Владимира Семеновича. В частности помню: говорили, что Гамлета он сыграл на уровне всего дважды. В остальных случаях или откровенно халявил, или болел с похмелья).
Думаю, нашим пиар-деятелям, телевизионщикам, журналистам ничего не стоит сотворить из праха Владимира Семеновича новую каменную глыбу; либо использовать память о нем, как неиссякаемый источник скандальных историй с эдаким горьким оттенком сожаления: ах, какого актера, поэта загубили! Возможно, он станет вообще единственным раскрученным персонажем того, весьма богатого на достижения и имена, периода советской истории.
Был ли Владимир Высоцкий поэтом? Или он гениальный, великий бард, но и только? Известно, что современники, в том числе и друзья Владимира Семеновича, отказали ему в признании его поэтического дарования: в частности А. Вознесенский считал, что Высоцкого не надо печатать, что его стихи — это только тексты песен. Поэзией там и не пахнет.
Аз грешный считаю примерно так же. Тексты Владимира Семеновича изначально рассчитаны на аккомпанемент или на весьма колоритное, характерное актерское исполнение. Посему они сильно облегчены и на бумаге не смотрятся художественным произведением.
Говоря вообще, сочинение текстов — это просто другое искусство, в котором действуют другие законы, потребны иные навыки. И быть великим текстовиком, каким, несомненно, был Владимир Высоцкий, точно также почетно, как быть великим поэтом.
Напоследок стишок, который вы и так все знаете. Но он мой любимый.
Владимир Высоцкий, Памятник (Я при жизни был рослым и стройным…)
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в обычные рамки не лез.
Но с тех пор как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив ахиллес.
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные рёбра каркаса
Мёртво схвачены слоем цемента,
Только судороги по хребту.
Я хвалился косою саженью —
Нате смерьте!
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти.
Но в привычные рамки я всажен —
На спор вбили,
А косую неровную сажень
Распрямили.
И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи,
И не знаю, кто их надоумил,
Только — с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.
Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мёртвых мертвей.
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.
Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подойти ко мне с меркой обычной
Опасались,
Но по снятии маски посмертной —
Тут же, в ванной, —
Гробовщик подошёл ко мне с меркой
Деревянной…
А потом, по прошествии года, —
Как венец моего исправленья —
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье,
Под моё — с намагниченных лент.
Тишина надо мной раскололась —
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет.
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.
Я немел, в покрывало упрятан —
Все там будем!
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдёрнули! Как я обужен —
Нате смерьте!
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!
Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном,
Не пройтись ли, по плитам звеня?
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.
Накренился я, гол, безобразен,
Но и падая — вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой,
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров всё же
Прохрипел я: «Похоже, живой!»
И паденье меня не согнуло,
Не сломало,
И торчат мои острые скулы
Из металла!
Не сумел я, как было угодно —
Шито-крыто.
Я, напротив, ушёл всенародно
Из гранита.
1973
Антон Нечаев
