Первый эшелон из Ленинграда в Красноярск прибыл 28 сентября 1942 года и привез 1 тыс. 458 малышей, собранных из ясель, детских садов и детских домов осажденного города. Многих из них, оставшихся без родителей, усыновили сибиряки.
Вагон замерзших тел
Путь до расположенного в тылу хлебного города Красноярска превратился для эвакуированных людей из блокадного Ленинграда в испытание, которое не всем оказалось под силу.
Как Великая Отечественная война изменила облик Красноярска— Нас с мамой и братом вывезли в 1942 году по «Дороге жизни», — рассказывает попавшая в Красноярск в 10 лет блокадница Альбина Долгопрудова. — До Сибири эшелон шел больше месяца. Ехали так долго, потому что иногда бомбили, а иногда состав загоняли в тупик, чтобы пропустить поезда, которые шли на фронт. Мы все ютились в теплушках, на нарах. На остановках сердобольные женщины из местных приходили к нашему составу и приносили нам еду — картошку в чугунках, крынки с молоком, пироги. И все равно дорогу многие не перенесли — слишком были истощены и слабы. Каждый день дежурный проходил по вагону и спрашивал: «Живы?» Отвечали не все. Мертвых хоронить было некогда, под них выделили отдельный вагон, где складывали трупы один на один. На узловых станциях приходили люди и разгружали эти вагоны. Я потом у Виктора Астафьева в одном из рассказов вычитала, что он решил уйти на фронт после того, как разгрузил такой вагон в Красноярске. Он писал, что увиденное его просто уничтожило, растоптало.
Прибывающие в Красноярск семьи расселяли, где могли. Город был переполнен эвакуированными вместе с заводами рабочими, в одной комнате ютилось по 15 человек. Но для блокадников место все равно находили.
Семью Долгопрудовых подселили в избу-пятистенку в пригородном поселке Березовка.
— Хозяйка тетя Фира отделила нам занавеской угол в большой комнате, за ней мы и жили два года — в тесноте, да не в обиде, — продолжает Альбина Долгопрудова. — Тетя Фира к нам очень хорошо относилась, душевно. У своих детей могла кусок забрать, чтобы нам отдать. Правда, первое время никак не могла нас с братом отличить — выглядели мы примерно одинаково, как два скелета с кругами вокруг глаз.
Эвакуированные прибывали в Сибирь в легкой одежде — вывозили их, как правило, еще осенью, а багажа с собой разрешали брать минимум. К крепким морозам они были не готовы и страшно мерзли в ботинках и чулках. И красноярцы собирали им теплую одежду с миру по нитке. Одни отдавали валенки, вторые — тулуп, третьи — шаль. Укутанные во все эти дары ленинградцы выглядели как французы во время бегства из сгоревшей Москвы. Но не закутываться во все подряд они не могли — ослабленный организм не держал тепло, руки и ноги на морозном воздухе коченели сразу. Старую одежду хозяйки забирали домой — пропаривали в банях, чтобы извести вшей, отстирывали, и лишь после этого возвращали хозяевам.
Банька по-черному и поганки
Блокадников, которым не нашлось жилья в краевом центре, развозили по районам края. Их принимали жители Минусинского, Идринского, Краснотуранского, Новоселовского, Каратузского, Партизанского и Канского районов.
Какие улицы Красноярска названы в честь героев войны?В селах и деревнях им помогали устроиться на новом месте, найти работу, обзавестись хозяйством. Ведь у приехавших не было с собой буквально ничего — ни денег, ни посуды, ни спальных принадлежностей. Без помощи деревенских жителей они не пережили бы сибирскую зиму. Делились с блокадниками не только вещами и продуктами, но и опытом жизни в деревне. Хотя иногда общий язык найти было сложно: принципиально разный культурный багаж приводил к недопониманию и курьезным случаям.
— Местные удивлялись, как мы можем не знать вещей, которые кажутся им самыми простыми, — делится воспоминаниями попавшая в Красноярский край в 9 лет блокадница Зоя Трошкова. — Например, не умеем топить печку или печь в ней пироги. Посмеивались над нами, но помогали освоиться. Маму все эти ухваты, задвижки и чугунки просто сводили с ума, без помощи она никак бы не справилась. Деревенских многое удивляло в нашем быте. Помню, когда мы всей семьей усаживались за стол, за окном собирались целая толпа из местной детворы. Да что там: и взрослые иногда приходили. Прилипали к окнам и смотрели, как мы едим. А мы никак не могли понять, что им кажется таким забавным. Потом как-то один мальчонка объяснил: «Вы едите, как собаки». Мы страшно удивились и спросили, почему они так думают. Он ответил: «А потому что каждый ест из своей миски». В сибирских деревнях так было не принято, вся семьи, даже очень большие, ели из одной.
Блокадников, впрочем, тоже многое удивляло в незатейливом быте сибирских деревень.
— Баня по-черному повергла меня в шок, — рассказывает попавшая в Красноярский край в 7 лет блокадница Элеонора Фриман. — Как можно мыться, когда весь дым и копоть остаются тут же, внутри! Да еще водой из шайки, которая льется прямо на земляной пол. Стоишь по щиколотку в грязи, пачкаешься, а считается, что ты моешься! Еще нас очень удивляло, что полы в избах здесь не метут и не моют, а скребут. Сейчас сложно поверить, но хорошая сибирская хозяйка каждый день добела, до блеска выскребала ножом полы из струганных досок.
Удивляло уроженцев северной столицы и то, что зимой большинство сибиряков пили не воду, а отвар из сосновых иголок — он помогал спастись от цинги, но на вкус был очень горьким и неприятным. Кадки с ним стояли в каждой избе.
— Оказалось, что это и вправду очень полезно, мы на таком отваре сразу окрепли. Вообще, много всего такого было, чему стоило у деревенских поучиться, — вспоминает Зоя Трошкова. — Зато летом мы тоже не остались в долгу: научили всех собирать и жарить шампиньоны. Здесь их считали поганками, и когда мама впервые решила нарезать грибов на жарку, на нее пальцами показывали: «Смотрите, докторша детей поганками кормить собралась!» Но потом убедились, что ничего страшного не случилось, и сами тоже начали собирать шампиньоны, которых повсюду было хоть пруд пруди — с едой туго было. Даже обычную пучку, это сорняк такой, вся детвора из земли выкапывала и ела. Основание у толстых стеблей пучки, когда их почистишь ножичком, было очень сладкое. Еще мы выкапывали и варили корни саранок — сибирских лилий. Рвали крапиву, лебеду. А самым лучшим лакомством была порезанная ломтиками и запеченная в духовке свекла. Мы дождаться не могли, пока мама разрешит взять каждому по ломтику.
«Провожали на фронт всем селом»
Для эвакуированных из Ленинграда взрослых работу старались найти легкую — понимали, что людям надо окрепнуть, тяжелый физический труд им не под силу. Пристраивали счетоводами, почтальонами. А детей летом отправляли собирать ягоды, грибы, черемшу, березовые почки, заготавливать веники для бани, пасти коров. Платить старались не трудоднями, а продуктами — мукой, картошкой, молоком. Для наголодавшихся в Ленинграде людей это была самая ценная валюта.
Люди Красноярского края на фронтах Великой Отечественной войны— Помню, как мне впервые налили полый ковш сливок. Я выпила до дна — и захмелела. Меня сразу начало клонить в сон, и я уснула прямо на той же лавке, где сидела, — вспоминает Элеонора Фриман. — Не знаю, от чего была такая реакция — или с непривычки, или оттого, что не смогла остановиться, выпила чересчур много. Мы с сестрой еще долгие годы не умели себя ограничивать в еде. Все на столе съедали до последней крошки, да еще и хлебом дочиста все миски вытирали. С трудом удерживались, чтобы не облизать. Часто было очень стыдно за такое поведение, особенно, когда нас приглашали в гости. В деревнях в войну все жили впроголодь, семьям и самим было нечего есть. Но если удавалось что-то добыть, достать, то деревенские хозяйки старались обязательно угостить нас, «страдальцев», как они нас тогда называли. Ставили на стол все припасы. Честное слово, я очень хотела удержаться, есть не спеша, но не могла! Несколько раз случалось, что хозяйки не могли удержаться от слез, когда смотрели, как мы набрасываемся на еду.
Встав на ноги и окрепнув, эвакуированные из блокадного Ленинграда юноши отправлялись на фронт.
— Брату в конце 1943 года исполнилось 17 лет, ему пришла повестка, — рассказывает Зоя Трошкова. — Меня поразило, что, когда он уходил, его провожала вся деревня. На улицы вывалили все, и дети, и взрослые. Женщины выли в голос. Это было трогательно, хотя, конечно, и пугало. Я прижалась к маме и спросила: «Почему братика провожают, как на смерть? Зачем плачут, если он еще живой?» До сих пор помню ее ответ: «Это потому, что мы здесь больше не чужие. Так здесь принято провожать своих, когда они покидают родной дом». Тогда я поняла, что Сибирь и вправду стала нашим новым домом.
По материалам издания «Русская планета»
