Виктория: У меня была обычная советская семья, и мама работала в школе-интернате. Школу переформировывали, но осталась девочка-подросток 14 лет, которую некуда было отправить — только если в детский дом. Она тогда ночевала у секретаря в кабинете, и мама ее забрала. Тогда это легче было, и мы стали вчетвером жить — девочками.
Для меня было нормально и естественно, что можно взять ребенка. Я всегда этого хотела, но боялась ответственности и непредсказуемости, переживала, что что-то пойдет не так, а ты не знаешь, на что ты соглашаешься. Потом уже мои старшие дети сказали: «Мама, ты столько времени хочешь взять ребенка, когда ты уже возьмешь?».
Из детских домов дети выходят искалеченными — они не знают, что такое семья, делиться, ухаживать, помогать — они не знакомы с простыми человеческими вещами. Кто-то калечит и свою, и детскую жизнь, а детям потом нечего дать другим людям. Это настоящее проклятье, когда от одного решения страдает несколько поколений.
«Кого Бог даст, того и возьмем»
Павел: Мы — семья верующих, и когда живешь по определенным принципам и ценностям, то уже начинаешь не только о себе думать, но и о ближнем. Наши друзья брали детей из детдома, мы иногда тоже бывали там, приезжали как волонтеры. Мысли о приемном ребенке появлялись, но они угасали заботами, проблемами, причинами. Постепенно мы всё-таки решили, что это нужно сделать — прошли обязательную Школу приемных родителей. Это, кстати, очень хорошая школа для всех, а не только для тех, кто хочет взять ребенка на воспитание.
Изначально семья Петровых выбрала другого мальчика из сосновоборского детского дома, но судьба распорядилась иначе.
Виктория: Мы ребенка не выбирали — просто приехали в детский дом с мыслью: «Кого Бог даст, того и возьмем». Приехали, а там два мальчика. У того, кого мы решили забрать, с документами всё было сложно. Тогда нам сказали: «Посмотрите на Илюшку, он хороший мальчишка».
Павел: Я ждал другого мальчика. У него мама сидит в местах лишения свободы, и она не захотела полностью отказываться от сына, то есть ее лишили прав, но чтобы отдать ребенка в семью — нужно решить много разных проблем. Государство рассматривает вопрос так, чтобы родители забирали своих детей и восстановилась семья, и это правильно. Но некоторые воссоединение рассматривают как шанс выйти по УДО.
«Друзья, у меня жизнь налаживается!»
Виктория: И мы переключили внимание на Илюшку. До нас он уже пожил в другой семье — летом его забрали, и там он прожил около двух месяцев, а потом вернули, не справились. Он сильно подвижный — и сейчас-то активный, а это спустя почти три года нахождения в нашей семье. А сначала... Даже недавно были с ним на площадке — в компании детей он самый заметный, потому что активный и громкий.
Когда я приходила в гости к первому мальчику, которого мы должны были забрать, я невольно со всеми играла, и Илья ко мне привязался, радовался, брал пазл и говорил: «Пойдем собирать». И я шла.
Потом уже, когда Илья несколько раз у нас погостил, мы приехали с ним в детским дом, а он зашел и говорит: «Друзья, у меня жизнь налаживается!». Он вообще часто такие взрослые мысли высказывает. «У меня всё переменится!», — говорил он тогда в детдоме ничего не понимающему Кириллу, которого мы изначально хотели усыновить. Потом Илья у меня спрашивал: «Мама, почему ты хотела его взять?». Ему это запомнилось, запало где-то в сердце.
«Взрослые — это не те люди, которым можно доверять»
Когда он, 5-летний, пришел в семью, то не умел ни нормально разговаривать, ни играть, ничего. Чему учить? Просто пропасть — ни цветов, ни звуков, ничего не знает, нужно было вкладываться буквально во всё. Илья впитывал как губка — он просто был недосмотренный, запущенный, сейчас же мы постепенно всему научились.
Ему пришлось стать взрослым очень быстро. Защищал маму, попрошайничал — он и сейчас всё контролирует, потому что взрослые, по его мнению, — это не те люди, которым можно доверять. Удивительно, но он обо всех хорошо отзывается — о маме, о воспитателях, о той семье, в которой он был, но его вернули. Он не озлобился и не обиделся. Мама, несмотря на свой образ жизни, дала ему главное — эмоции, у них были хорошие человеческие отношения. Однажды каша была горячей, и я ему сказала: «Ты с краешку бери», а он мне ответил, что «мама тоже так говорила».
«Брачный период»
Сначала мы столкнулись с идеальным ребенком и думали: «Как это?». Нам говорили люди, которые уже прошли адаптацию, что это так называемый «брачный период» — и он пройдет. Когда Илья хотел понравиться, то готов был сделать всё, лишь бы мы его оставили и поняли, что он самый лучший ребенок на свете. Потом он уже начал показывать себя — не хотел что-то делать, у него случилась какая-то апатия, капризы, стало ничего не интересно. Это был тяжелый период, приходилось в него очень много вкладывать, заинтересовывать, на разные выставки водить, чтобы что-то зажечь внутри.
Однажды мы отправились с ним в гости, а Илья тогда кушал, пока тарелку не уберешь. Мы сидели за столом, он вроде уже «наш», с нами пришел в гости, а он всё «колбаски» просит, хотя столько просто невозможно есть, и все взрослые давно наелись. Илья уже под столом к хозяйке пролез, сел рядом, а та, естественно, добрая женщина, хочется угостить, накормить, обнять, он к ней прильнул и спрашивает: «Можно я у вас останусь жить?». В начале пути в приемной семье не должно быть никаких гостей, чтобы ребенок привыкал.
Трудности принятия неродного ребенка
Виктория: когда он пришел в нашу семью, я хотела, чтобы он в наш уклад влился, стал частью привычной жизни. Но так не бывает.
Было тяжело в первое время, я уставала и выгорала. Думала: «Что, так будет всегда теперь?». Для меня было спасением, что я верующая, когда приходилось бывать на эмоциональном дне. Где-то внутри я не могла полностью его принять. Твой ребенок тебя обнимет, хоть куда руку положит — и ты будет нормально это ощущать, а тут — иногда неловко.
Павел: В разное время по одному или вместе нам не удавалось принимать нового сына. Наставал период, когда вдруг начинаешь раздражаться. Ты — взрослый человек, умом всё понимаешь, а обратной дороги нет. Злят простые бытовые вещи — что-то разбил, пролил, испортил. Оборачиваешься на свою реакцию и всё понимаешь.
«Мы — твоя семья, мы тебя уже никуда не отдадим»
Сначала Илья знакомился со всеми и говорил, что он из детского дома. Мы ему говорили: «Мы — твоя семья, мы тебя уже никуда и никогда не отдадим», но он всё равно рассматривал нас как какой-то временный пункт. «Даже если ты будешь плохо себя вести, всё равно останешься нашим сыном, если ты будешь очень непослушен — будем тебя воспитывать, говорить, как нужно правильно поступать. Если мы тебе когда-то разонравимся, ты тоже уже не сможешь сказать, что мы тебе не нужны». Понимание семьи только-только сейчас вырисовывается.
«Я и тебя люблю, и его люблю»
Илью по-разному люди воспринимают, могут даже сказать что-нибудь странное.
Мы утром как-то прощались на улице перед моим уходом на работу, и он потянулся ко мне поцеловаться, а прохожий идет, смотрит на это и говорит: «Это не ваш сын». Я спрашиваю — «С чего вы взяли?», а он отвечает — «Я же вижу!».
Виктория: Ребятишки сначала немного ревновали. Наша младшая дочка всегда была самой маленькой, любимой, а тут появляется еще один ребенок. Нам приходилось с ней разговаривать, объяснять, что внимания стало немного меньше, но любви не уменьшилось: «Я и тебя люблю, и его люблю». Сейчас она уже сама очень привязалась к Илье. Как только гость к вам приходит — всё замечательно, а когда он уже остался надолго, и ты понимаешь, что уже устал от него, и он никуда не уйдет...
Некоторым трудно было его принять, особенно детям родственников. Они привыкли друг с другом играть, а он чужой для них — еще и их игрушки хочет. С ними мы тоже разговаривали, объясняли, что это новый член семьи, а потом этот новый член семьи подходит и что-нибудь забирает, — это трудно.
Трудности адаптации
Мне никогда не звонили из школы и не жаловались на детей, а тут звонят и говорят, что Илья не хочет находиться на уроке и сказал, что это вообще не обязательно. Собирает портфель, а в это время урок уже идет. Тогда я учительницу попросила передать, что если он придет домой — получит; и он решил остаться. Вечером я для вида взяла ремешок, а он мне: «Подожди, я подумал, что если останусь на уроке, то буду избавлен от этого».
У него гибкий ум, он, видимо, вынужден был пробиваться и цепляться за соломинки, поэтому ориентируется очень быстро. Домашние дети — другие.
«Чужак, приёмыш»
Во дворе его почему-то сразу не приняли. Он сразу стал «чужаком, приёмышем», и мне приходилось высовываться из окна (благо, у нас первый этаж), — тогда стихало. Весь двор, если он что сделал не так, ко мне бежал: «Ваш Илья на шлагбауме катается!». Илья этого дико боялся, убегал куда-нибудь, плакал.
Я ему говорила: «Я не буду им верить, ты мне сам расскажи, что было». Потом приходилось отучать ребятишек и объяснять, что если они придут вместе с Ильей, то могут мне рассказать то, что хотят.
Они очень подружились с новенькой в доме девочкой — она не знала, что он приемный. Теперь они друг за друга горой против всех. У него есть деревянный меч, и если ее обижают, то он открывает окна, высовывается устрашающе с мечом и кричит: «Ну-ка, я сейчас вас всех высеку!», а потом бежит на улицу спасать подругу. Для него привязанность очень важна, друг — это кто-то особенный. Когда у его школьного друга был день рождения, Илья не мог дождаться, чтобы подарить ему подарок, а когда он делал этот подарок — прыгал, радовался, как за себя. Если друг близкий — он за него душу положит.
«Я как мама»
Виктория: Я очень люблю жареный лук со специями, и он тоже его обожает, тогда я говорю: «Ты как мама». Или мы делаем манник «По-петровски», он ему тоже очень нравится, как и отцу, тогда он сам приговаривает: «Я как папа». Он понимает, что кровного родства между нами нет, но какие-то привычки и наклонности у нас могут быть общими. Хотя иногда мы говорим и о его маме.
Она умерла через полгода, как мы его взяли. Когда она еще была жива, он мечтал, что она изменится и будет по-другому жить. «Давай ей тоже о Боге расскажем, может, она будет молиться и бросит пить, тогда мы все вместе будем жить, потому что я уже от вас уходить не хочу, как вы тут без меня будете?».
Когда он делает уроки, то пишет каллиграфически — у него ум нетронутый, он очень сообразительный. Я ему говорю: «Смотри, это твоя генетика, это то, что тебе дала твоя мама». Его родная тётя рассказала, что его мама хорошо училась в школе, просто потом связалась не с теми людьми — и пошло по наклонной.
Также Илья занимается борьбой, а люди его национальности часто — борцы, и я подчеркиваю: «Посмотри, это тоже твоя генетика, развивайся в этом, это то, что у тебя есть внутри». Мы не боимся разговаривать о его кровных родителях, потому что это для него тоже важно, понимать, что исток — не плохой и ужасный, в нем тоже есть хорошее.
«Они взрослые, в телефонах, а по часам не ориентируются»
Многие люди приезжают в детские дома как волонтеры. Обычно устраивается праздник для детей, но семья Петровых уверена, что детям нужно другое — наставничество, опекунство, общение, а не праздник, потому что у детей потом складываются представление, что жизнь — это в принципе праздник, а они обделены.
Павел: Мы брали на каникулы других ребятишек и подростков — с ними всякое бывало. Они обнимают тебя, прощаются — а в сумке то, что они посчитали нужным взять. Это действительно есть, все через это проходят. Все детки могут обмануть, но важно сохранить честность в серьезных моментах.
Мы брали разных подростков на выходные, а ребенок даже купить ничего в магазине не может — у него просто нет этого опыта. Он ничего не знает, не умеет, как ему выходить в жизнь? Я говорю: «Три раздели на два», а он отвечает: «Не поделишь никак». Тогда я подытоживаю: «У вас три литра газировки, а на двоих никак не поделите — без газировки останетесь». Дети — «взрослые», в телефонах, а по часам не ориентируются.
«Вам нужен ребенок или оценка?»
Павел: Я знаю людей, которые вернули ребенка, потому что он плохо учился. «А вы что, брали ребенка, чтобы он хорошо учился? Вы что, своего ребенка отдадите, потому что он плохо учится? Вам нужен ребенок или оценка?». Некоторые люди тоже думают: «Я сделал доброе дело, сейчас в ребенка вложусь, и он будет моя гордость», — но ты пытаешься сделать из него чемпиона, какие-то свои надежды вкладываешь. А если не получится, цель-то какая? Настоящая цель — подарить ребенку семью.
Первый раз, когда Илья назвал меня папой, произвел на меня большое впечатление. Ребенок к тебе привязывается, греет тебя, вдохновляет. Ты вдруг понимаешь, что еще раз стал отцом, и у тебя есть еще один сын, другой, не похожий на тебя.
Не бывает чужих детей. Если ты видишь горе любого ребенка, ты не можешь сказать: «Мои — воспитанные, мои — чистенькие, мои — не наркоманы». С того момента, как мы стали задумываться об усыновлении, ты невольно думаешь о других детях, когда видишь нужду или плохое обращение. Расширяется твой спектр, ты видишь не только свое.
Совет перед усыновлением
Виктория: взять приемного ребенка — это не для каждого и не для всех, нужно взвесить, насколько ты можешь переступать через себя и принимать другого. Если ты не сможешь переступать через себя, то ты не сможешь принять ребенка, и это будет мука и для него, и для тебя.
Павел: На усыновление сразу ты можешь быть не способен. Лучше не взять ребенка, чем потом его вернуть. Поэтому сейчас есть другие формы опекунства, наставничества, где можно попробовать себя. Можно не устраивать мальчику или девочке праздник, а брать в семью, проводить выходные, ходить вместе в походы. Наставничество для людей, которые не могут взять в семью ребенка, но хотят помочь.
Даже если брать детей на выходные, это добро и благое дело. Если ребенок хотя бы два дня не проведет в детском доме, где шум, гам, один плачет, другой дерется, и он побудет в тишине, спокойной атмосфере, это уже много и здорово. Они смогут увидеть другой пример жизни, где нужно быть друг с другом, помогать, — это нормально и всем по силам.
Анастасия Гнедчик специально для интернет-газеты Newslab
За помощь в организации интервью благодарим фонд «Счастливые дети»
