Анна: «Если бы не этот страшный опыт, я бы не научилась с такой силой прощать»
Я помню, когда мне впервые «зарядили пощечину». Это был смешной и обыкновенный казус: мой парень был необязательным и опоздал на встречу, я начала объяснять, что так нельзя поступать, и в какой-то момент повысила голос. Чтобы меня заткнуть, «прилетела» пощечина. До этого мы встречались год, но еще не жили вместе. Я тогда подумала, что так нельзя поступать, но я верю в людей и люблю их, и уверена, что так и нужно, поэтому дала ему шанс. Надеялась, что своим отношением я исправлю человека.
Невозможно заметить, когда ты стал «вариться» в постоянных унижениях. Мы даже поженились. Насилие начинается с неуважения в речи, а заканчивается обычно плевком в лицо, удушением или ударом. Со мной так было. Однажды меня ударили кулаком — «прилетело» в скулу. Я грохнулась, а потом лицо заплыло, глаз затек кровью, и я пару дней сидела дома. Самое интересное было выходить на работу, когда еще не сошли синяки. Коллегам я говорила глупости — но было ясно, что они на самом деле всё понимали. Мужчины глядели с состраданием, понимая, что ничего не могут с этим сделать. Кто-то даже напрямую спрашивал, муж ли меня ударил, и я отвечала, что так и есть.
В другой раз он пытался задушить меня в машине, так, что я почти что потеряла сознание, казалось даже, что я сейчас умру. После этого я долгое время не могла самостоятельно поднять голову, поворачивать ею, и муж поднимал меня с кровати. И я плакала — не потому, что меня ударили, а из-за неспособности себе помочь.
Насилие вошло в привычку — он вел себя так от слабости. А я себе позволяла на слабого человека давить, интеллектуально доминировала. «Грузила» его — просила ответить за поступок, требовала объяснений, пыталась его контролировать. Я ему не доверяла, потому что не считала, что он свободен. Каждый раз я говорила, что он не выполняет обещания, а конфликты становились всё глубже, и избавиться от чувства вины он не мог. Я не давала ему забыть, что он со мной делал. Напоминала, и он чувствовал вину, но она со временем притупилась. Когда мы расставались, он сказал: «Я когда-нибудь так прочувствую и пойму, что я с тобой сделал, что в этот миг я, наверное, умру».
Мы разошлись, потому что никак не росли в отношениях — он не решал свои внутренние проблемы, а я свои — пыталась. Люди вокруг собственным примером показывали, что жизнь на самом деле другая, интересная, хорошая. Я поняла, что можно жить иначе, а человек рядом со мной «застрял». В какой-то момент я нашла в себе силы и решила выйти из отношений. Я его простила, и мне кажется, что если бы не было этого страшного опыта, то я бы не научилась с такой силой прощать. Сейчас я не чувствую страхов и обид, просто поняла, что не доверяла человеку, а мне это нужно; прожила этот опыт и стала открытой к созданию семьи с другим человеком.
Ольга: «Ехали в отделение в одном автозаке — друг напротив друга»
Я столкнулась с проблемой домашнего насилия еще в глубоком детстве. Мне было семь, когда моя мама взяла меня в охапку и перевезла к отчиму. Мой отец умер, когда мне было четыре года, от него ничего не осталось — ни памяти, ни наследства, ни какой-либо помощи, поэтому мама — на обломках страны, в девяностые — из бедности и в принципе сложной жизни влюбилась не в того человека. Сначала всё было нормально, никто никого не обижал, но уже через год начался ад.
Хорошо помню тот день, когда моя жизнь изменилась. Мне было восемь лет: в одночасье я оказываюсь у соседей сверху, потому что отчим слетел с катушек и пытался избить маму. Так мы и прятались у людей, которые нас спасли — он с криками и проклятьями выносил железную дверь, а я ничего не могла понять. Кое-как он успокоился и ушел, мы легли спать. Утром пошел снег, который я так ждала, и именно в этот день я возненавидела зиму.
Далее начался полнейший кошмар: постоянные драки, мама, лежащая в луже собственной крови, алкоголь и наркотики у меня под носом. В школе стыдно признаться, друзьям страшно рассказать. В 15 лет я впервые решила защитить маму, отправившись разнимать их, когда он в очередной раз «поймал белку» — за что получила головой об стену. Ударил, начал поливать меня грязью и заставил собирать вещи и «валить на все четыре стороны». Я и поехала в больницу — у меня диагностировали закрытую черепно-мозговую травму. Тогда обращаться в полицию никто не стал, мы с мамой и двумя их общими детьми переехали. Но и на этом история не закончилась.
Когда мне было уже 17 лет, отчим, который на тот момент начал употреблять еще более серьезные вещества, заявился к нам в гости. Я по глупости открыла дверь квартиры, когда он поджидал нас в подъезде — пообещал, что ничего не случится. Конечно же, он ворвался вместе со мной, сбегал на кухню за ножом и устроил представление. Угрожал, плакал, смеялся, а я отбивалась от его нападок железной ложкой для обуви. Кричал, что болен ВИЧ, что всех нас сейчас заразит, полоснул себе по пальцу — и в одну секунду засунул свой кровавый обрубок мне в рот. Отплевываясь, я побежала на выход, как за моей спиной оказался нож — еще секунда, и меня бы не стало. Выбежала, вызвала полицию.
Ехали в отделение в одном автозаке, друг напротив друга. Он, только что сломавший мою жизнь, и я, 17-летняя школьница. Десяток бессмысленных судов, куча показаний и экспертиз, а решение по уголовному делу — амнистировать отчима по случаю 75-летия с дня победы в ВОВ. Тогда я убедилась, что мне никто никогда не поможет. Мама со стокгольмским синдромом, бабушки и дедушки, которые не хотят лезть в семью, учителя, которым я вру, что все нормально, потому что нас всех заберут в детдом — вот мое детство.
Сейчас я лечусь у нескольких психотерапевтов, потому что сама иногда «съезжаю с катушек» — не могу строить комфортную жизнь, у меня диагностирована депрессия и я делаю всё, чтобы пережить эти травмы. Пока получается с трудом.
Мария: «Если выкину из окна — тебя вообще не опознают»
С моим избранником мы общались год через интернет. Я — гражданка Израиля, и на тот момент я приехала из Украины, где занималась бизнесом, в Красноярск — к нему. Сначала это был хороший и обходительный мужчина — ухаживал за мной, оплатил переезд, принял с дочерью от первого брака. Первые полгода мы жили нормально. У меня тогда возникла проблема с документами — не хватало справки о семейном положении из Израиля (она нужна была, чтобы пожениться, а он звал меня замуж). Ее можно было взять только в Москве, в посольстве.
Мы протянули с документами, и я попала в нелегальное положение, просрочив необходимые даты для оформления визы. Он тянул, говорил, что вот-вот мы поедем за справкой, а потом попросил меня взять деньги на билеты до столицы у родственников. Те наличные, с которыми я приехала в Россию, отдала ему, потому что он решил распоряжаться финансами. А перед отъездом он попросил взять меня кредит «на всякий случай, чтобы были деньги». И они были — у него.
Однажды я поняла, что сижу без средств и возможности устроиться на работу в России — по сути, я нелегал. Конечно же, я начала зависеть от мужчины финансово, и он постоянно меня этим упрекал. А потом так удобно «нарисовался» локдаун — ему на руку. И через месяц я оказалась беременной. Я против абортов, но он изначально не хотел ребенка. Избранника начало «штормить» — то он не желал становиться отцом, то пел песни о будущей красивой жизни нашей семьи, носил на руках. Тогда он периодически выпивал, нигде не работал, а мне говорил, что он брокер на бирже. Затем заявил, что не собирается платить за мою беременность, потому что у меня нет страховки, и нужна частная клиника, чтобы делать обследования и встать на учет. «Походишь так», — решил он.
На месяц я попала в перинатальное отделение. Мне сделали кесарево, родился здоровый малыш в полтора килограмма. А новоиспеченный отец привозил мне передачки, его мать попросила мой номер телефона, и я с ней только в больнице начала общаться. Его родители — этнические корейцы, и у них принято, когда внук рождается, дарить круглые денежные суммы. И его отец стал присылать ему по 50 тысяч в месяц, но все финансы были по-прежнему у него.
Вернулись домой, а он — в запое. Я кормлю ребенка грудью, его надо возить по врачам, и я с пьяным сожителем езжу на УЗИ и другие обследования. Когда мы поехали записывать ребенка в ЗАГС, он тоже был пьяным. Вечерами устраивал скандалы и истерики — с поводом и без, издевался психологически, а я только что родила, гормоны играли, было очень сложно из-за этих «нервотрепок». Я видела, что все тянется в очень плохую сторону, мне бы уехать, а у меня ребенок маленький...
Я — нелегал, ребенок — гражданин России, его отец оформил отцовство. Однажды он напился и сказал: «Теперь в любой момент, когда ты будешь плохо себя вести, я сдам тебя в миграционную службу, а ребенок останется со мной». И понеслось — он вообще перестал контролировать себя, начал распускать руки. Кинулся на мою дочку с кулаками, а я с маленьким на руках, пытаюсь ее защитить. Он меня повалил на диван и начал пинать. Избил дочь, меня, перевернул всю квартиру, мы спрятались на кухне. Через пару часов заходит и говорит: «Я все твои документы выбросил в мусорку, теперь тебя вообще не опознают, если выкину тебя из окна четвертого этажа».
Однажды сын заплакал, я пошла делать ему смесь — мое молоко уже пропало — и сожителю помешало, что ребенок хнычет. Возвращаюсь, а на меня летят с кулаками — я ударилась головой и потеряла сознание. Очнулась от того, что он меня перетащил на кровать, раздирает на мне одежду и пытается меня изнасиловать. Дети в комнате, сын орет, дочь в шоке... Она же и рассказала мне потом, что происходило, пока я была в перинатальном отделении больницы. Выяснилось, что он ее домогался, это случалось и в моменты, когда я уже вернулась, но спала.
Когда дочь рассказал о насилии в отношении к ней, я передала эту информацию подруге на иврите, пока сожитель был в душе. До этого все разговоры с родственниками или друзьями проходили на громкой связи, он всегда слушал, и если ему что-то не нравилось — показывал жестами или вырубал интернет, накинувшись на меня с кулаками. И тогда в Израиле мои близкие стали искать, как нас вызволить. Кто-то посоветовал им кризисный центр «Верба», они связались со специалистами оттуда, и те — уже с полицией и представителями органов опеки — приехали за нами.
Это состояние я запомню на всю жизнь — «за секунду до».
Ночью мы отправились в следственный комитет, где меня трясло, а потом меня отвезли в Дом матери. Начались следственные разбирательства. Идут расследования по факту домогательства в отношении несовершеннолетней дочери, побоями в отношении меня занимаются полицейские. Дочь прошла экспертизу, меня отправляли на полиграф, но это очень долгая история. Ведутся разбирательства и с отцом ребенка — он хочет забрать сына, теперь «душит» меня в рамках закона.
Сейчас больше всего я хочу вернуться домой и забрать обоих своих детей. Но всё зависит от него. Не будь его отцовского запрета на выезд нашего ребенка, я бы уже давно села на самолет и улетела. Два года он мучал вместе с детьми, держал меня на привязи и, по сути, издевался. А сейчас он продолжает держать меня под контролем. Со всех сторон засада — говорят, что мне нужно с ним договариваться. Но как?..
О домашнем насилии в красноярских семьях
Наталья Пальчик, руководитель кризисного центра «Верба»
У нашего кризисного центра есть две программы — одна посвящена теме насилия в семье, а другая — предотвращению деструктивного поведения подростков. В случае с насилием в семье женщины сначала либо обращаются к нам через сайт, либо звонят по номеру телефона доверия. Многие пытаются понять, что делать, как выйти из ситуации, когда стало понятно, что предел наступил.
Женщины совместно с психологом составляют план безопасности, а мы понимаем, нужно ли подключать другие каналы влияния на ситуацию, и тогда человек принимает уже окончательное решение, проконсультировавшись и с юристом. Если женщине необходимо проживание — то мы отправляем ее в Дом матери. Если же она понимает, что обращалась в полицию, но та — бездействует, то мы подключаем наши внешние связи и пытаемся договориться — делаем запросы, подключаем общественное внимание или административные ресурсы.
Никто не выходит замуж за абьюзера — мужчины на первых порах красивые, умные, добрые, любимые, единственные и неповторимые. Затем у некоторых проявляется особенность психики, когда человеку нужно над кем-то измываться, чтобы чувствовать себя хорошо. Но так происходит не у всех. Самые тяжелые случаи — когда мужчина может быть прекрасным человеком и хорошим руководителем на работе, все его любят и ценят, а он приходит домой и издевается над близкими — подчас цинично, методично и с особой жестокостью.
Женщины часто боятся «выносить сор из избы» и не обращаются за помощью, или не верят, что их смогут защитить. И в России на сегодняшний день действительно сложно устроена система защиты женщин, потому что полиция, приезжая на место, ничего не может сделать, если мужчина при полицейских не начнет бегать с топором, например. Такое встречается нечасто, но в этом случае ее выведут, а его заберут в отделение на несколько часов. А если при представителях правоохранительных органов мужчина говорит, что семья живет мирно, и в его присутствии спросят жену, всё ли у нее хорошо, то она ответит, что всё в порядке. Она «упала четыре раза и пальцы сама себе нечаянно прищемила», например. Полицейские уедут, а она с мужем останется.
«Семейные разборки» никого не волнуют. И в таких делах есть специфика — случается, что женщины пишут заявления на агрессоров, а затем забирают их, но это же не значит, что делать ничего не нужно в такой сложной ситуации. Вносятся разные инициативы, и они могут быть спорными с точки зрения самого закона о домашнем насилии, но система защиты женщины должна быть. Ее избивают здесь и сейчас — нужно приехать и помочь, вытащить ее, перевезти в безопасное место, где она может отойти от шока, подумать и решить, как жить дальше. Нужно обеспечить ее право на жизнь и здоровье.
В «Вербу» обращается примерно 220 человек в месяц по факту насилия в семье. Не всегда это делает сама женщина, могут звонить ее родственники, например. Для некоторых женщин насилие в отношении ребенка является последней точкой. Многие боятся, ведь каждый день им угрожают, они изолированы от общества и ограничены в контактах. Женщины говорят: «Я за годы совместного проживания научилась слышать, с каким настроем муж вставляет в замочную скважину ключ — сразу же понимаю, нужно ли мне в туалете прятаться, или мы можем спокойно сесть и поесть сегодня вечером».
Чаще всего у женщины, которая позволяет проявлять такого рода агрессию в отношении себя, в детстве был папа — алкоголик, или мама терпела ситуацию насилия, оскорбления и нарушения границ. Когда мама решает уйти от такого отца, она меняет сценарий ребенка — и он в свою очередь понимает, что в будущем может выбирать. Управлять своей жизнью. Это должно женщин в какой-то мере «окрылять». Женщина может допускать многое, но история — «наследственная». Многие долго не слышат «звоночка», потому что на следующий день молодой человек или муж извиняется и признается в любви.
Главная задача нашего кризисного центра — научить женщин строить собственные представления о себе и своих границах, вовремя давать отпор. Насилия в жизни полно, многие привыкли, что это нормально — наказать ребенка руками. Но хочется, чтобы насилия в семьях стало меньше. И я вижу, как сегодня девочки-подростки и студентки уже искренне не понимают, ради чего терпеть такое отношение? Наши мамы терпели, потому что надо было вести совместное хозяйство и выживать, любой ценой сохранить семью. Но всё меняется, и постепенно пересматриваются многие наши представления.
Анастасия Гнедчик специально для Newslab
