Учёный-физик, сотрудник университета Бостона и лаборатории имени Ферми (Чикаго)
Родился в Красноярске 28 мая 1971 года, окончил физико-математическую школу в Новосибирске в 1987—88 гг.
С 1988 по 1994 год – студент Московского физико-технического института (МФТИ)
В 1994 -1995 году работал по специальности в Пизе (Италия)
В 1995 году поступил в аспирантуру в университет в Стони Брук (штат Нью-Йорк, США)
В 2000 году защитил диссертацию, имеет должность научного сотрудника, работает в университете в Бостоне и научной лаборатории в Чикаго
Август 2000 — Март 2006: сотрудник Северовосточного университета (Бостон, Массачусеттс) Март 2006 — Май 2008: сотрудник технического отдела Лаборатории имени Ферми (Батавия, Иллинойс).
С мая 2008: сотрудник отдела физики частиц Лаборатории имени Ферми, эксперимент CMS, CERN, Женева.
Как российскому ученому работается за рубежом?
Есть три категории науки – одна теоретическая, которая требует ручку, бумагу, компьютер, средства связи. Вторая экспериментальная, ее можно делать на столе в лаборатории. Третьей можно заниматься в одном-двух местах в мире, в огромных лабораториях, стоящих отдельной строкой в бюджетах наиболее развитых стран.
И в этой третьей науке, в частности, физике элементарных частиц или в физике высоких энергий, понятие «российская» или «американская» не совсем корректно.
Для эксперимента, в котором я участвую, построены огромные установки. Это ускорители в виде «бублика» диаметром два километра, на таком кольце стоят два детектора, напичканных датчиками и электроникой. Детекторы – это здания-кубики со стороной 10 метров. Чтобы сделать такие установки, а потом на них собирать данные, нужна работа нескольких сот физиков, стольких же инженеров, техников и так далее. Бюджета и интеллектуальных ресурсов одной сколь угодно развитой страны недостаточно, поэтому коллаборации участников эксперимента международные, из них всего половина из американских университетов. Да и то – я, например, тоже из американского университета…
А есть и настоящие русские, они из Дубны, из Протвино, Москвы и Питера, работают вахтовым методом где-то по четыре месяца. Кроме того, в России был разработан и частично сделан кусок этого детектора, поскольку здесь это дешевле. Поэтому в нашей среде нет понятия «национальная наука».
В таком случае, на кого вы работаете?
Мы работаем на понимание того, как устроен мир. Это совершенно точное утверждение и ничего другого мы сказать не можем – ни налогоплательщикам, ни американским сенаторам. Более того, те, кто занимается распределением грантов и финансов, вполне это понимают. По их мнению, мы не обязаны утверждать, что в качестве побочного продукта вашей деятельности развиваются какие-то технологии построения кремниевых детекторов и тому подобное. Ерунда, говорят они, вы занимаетесь этим, поскольку вам и человечеству интересно, как устроен мир на самом фундаментальном уровне. Никакой прикладной выгоды в обозримом будущем от этого нет.
Значит, у вас в чистом виде наука, то есть удовлетворение собственного любопытства за счет государства…
С другой стороны, тот, кто первый потер эбонитовую палочку о шерсть, не думал о значении, ему было просто любопытно. Что получится у нас, сложно сказать, но точно не новое супероружие. Для того, чтобы кого-то уничтожать и бомбить, есть более простые и известные методы (смеется).
Тем не менее, хоть и прикладной выгоды от ваших исследований нет, Америка соглашается оплачивать большую часть расходов?
Конечно, экспериментальная установка – ускоритель находится в Америке, поэтому большую часть затрат берет на себя американский бюджет, но это лишь около 60 % затрат. Вообще приятно, что соглашаются все – Америка, Европа, Россия. Правда, бюджет эксперимента едва вытягивает поправку на инфляцию, поскольку американский президент воюет в Ираке. Но все равно приятно…
То есть, в Америке наука финансируется по остаточному принципу, как и у нас?
К сожалению, да. Однако существуют фундаментальные разработки, которые скоро, через десятилетия, принесут конкретную пользу человечеству, – например, нанотехнологии. Такая наука финансируется по приоритетному принципу, как и все разработки, связанные с медициной и фармакологией. Там тоже есть фундаментальные группы, которые должны отвечать на конкретные вопросы, вроде «какую болезнь вы собираетесь лечить?».
Денис, что означает твоя ученая степень PostDoc в переводе на русский?
По-русски это кандидат наук, человек, стоящий после шефа, но перед аспирантами и студентами. Научный сотрудник. В Америке кандидат наук имеет титул Philosophy Doctor, независимо от специальности. PostDoc – позиция непостоянная, продлеваемая по контракту, и сейчас я озабочен тем, что мне надо искать постоянную работу.
Сейчас я «постдочествую» в Северо-Восточном университете Бостона, который участвует в эксперименте по физике элементарных частиц, а фактически работаю в лаборатории имени Ферми недалеко от Чикаго.
Сейчас ты работаешь на контрактной основе. Где в дальнейшем планируешь искать постоянную работу?
К сожалению, сегодня в мире существуют всего два места, где я могу заниматься научными исследованиями – наша лаборатория, и строящийся еще больший ускоритель в европейской объединенной лаборатории, в Женеве.
Практически каждый год ты прилетаешь сюда, в Красноярск, чтобы поработать в Краевой летней школе. Сложно найти время для поездки?
Приходится планировать загодя, координировать время отпуска. Я впервые попал в КЛШ школьником в 1985-м году. Далее был зондером (стажёром) в 88-м, вожатым и семинаристом, вожатым и лектором. Приезжаю сюда работать практически каждый год. За эти годы в школе по сути ничего не изменилось, особенно ученики. Кроме того, радостно видеть, что из школьников, попадающих ко мне на курс, один-два поступают в МФТИ и затем сами приезжают сюда работать.
Получается, свой отпуск в Америке ты тратишь на то, чтобы приехать в Сибирь и в течение трех недель бесплатно поработать по 14 часов в сутки…
Меня это ничуть не напрягает. Наверное, отдых приносит смена деятельности. В Чикаго работа занимает практически все время, я даже не могу завести себе ни кошку, ни собаку. У меня дома живет какое-то тропическое растение, которое я, уезжая, снабжаю автоматической «напоминалкой» о поливе и оставляю соседу.
Как думаешь, возможно, что ты вернешься в Россию?
Здесь я не смогу работать по своей научной специальности. Кроме того, если я вернусь, нужно будет сначала научиться выживать. Конечно, я могу заниматься чем-то помимо физики элементарных частиц – писать компьютерные программы, преподавать, но будет очень сложно перестроиться. И у меня уже не тот возраст, когда хочется начинать все сначала, скорее, хочется продолжения.
А как же пресловутый кризис среднего возраста, когда хочется начать все сначала?
Конечно, хочется, но не до такой же степени! У меня кризис, даже если он существует, формулируется в двух словах – хочется продолжения. Хочется не «до основанья, а затем», а строить будущее на том, что у меня уже есть – опыт, знания.
Значит, ты доволен тем, как сложилась твоя жизнь?
Да, конечно, могло быть значительно хуже (смеется). Невозможно быть абсолютно довольным всем, но в целом, я считаю, что все сложилось правильно и будет еще лучше.
Беседовала Надежда Новикова
