В разговоре с Newslab.ru Ирина Прохорова призналась, что считает книжных пиратов по-своему полезными, рассказала, чем слабая литературная критика мешает авторам и издателям, а желание сэкономить на книгах назвала пережитками советской мифологии.
Залить культурный цемент в государство
Ирина Дмитриевна, интересно, прежде всего, почему такая тема была выбрана для нынешней ярмарки, насколько она легко появилась и насколько тесно связана с событиями, так сказать, не литературного и не культурного характера?
Вообще, это логическое продолжение всех предыдущих тем для КРЯКК, мы же не просто говорим о книгах и о литературе, а пытаемся понять состояние современного общества. Все эти годы нас интересовало, в какой ситуации существует человек, какова среда его обитания, поэтому рано или поздно мы бы вышли и к географической карте. Конечно, это ещё и прямая отсылка к замечательной книге Петра Вайля «Карта родины», которая положила начало общественного интереса к тревелогу, где он, путешествуя по стране, неожиданно ярко открывает для себя и для нас какой-то совершенно новый аспект существования людей: не традиционные путеводители с памятными местами, а сразу и комедия нравов, и парад красот, которые местные жители не замечают. Мне и моим коллегам показалось, что пора поговорить о том, что мы понимаем под единством страны, национальной идентичностью и так далее.
Само собой, без уклона в ура-патриотизм?
Действительно, сегодня разговор о Родине все время идет в политическом контексте. Нашей же задачей было показать, что ощущение того, что вы живете в одной огромной стране и считаете её своей, создается не за счет танков и индоктринации сознания, а за счет художественного освоения пространства. Когда культура не ставит своей задачей переосмысление этого пространства, перечтения его как текста, происходит атомизация людей и целых регионов.
Когда вы смотрите на карту России, какие ассоциации возникают у вас с целыми территориями и городами? Да почти никаких! Как житель Красноярского края должен соотносить себя с другими частями страны? Какова ценность территории, где он живет? Что он знает о ней? В нашей крайне централизованной традиции государственной истории ценность проживания человека на какой-то земле не ощущается как первостепенная задача. Да и мы сами про наши города рассказываем поверхностно. Что такое Москва? Ну, Красная площадь.... Это, конечно, верно. Но это ведь должна быть моя Москва, а не просто Москва.
И мне кажется, что с 2000-х вопреки меняющимся политическим ситуациям мы наблюдаем открытие собственной страны. Карта начинает потихонечку заполняться, на нее начинают наноситься какие-то первые штрихи понимания.
Это не идеалистический разговор — возьмите ту же самую Францию, бренд общемировой, и посмотрите, как он создан. Он, вообще-то, не линией Мажино создан — а поколениями творческих людей, которые всячески воспевали свою родину. Очень много можно приводить примеров, когда культура работает как цемент, который схватывает все это иначе распадающееся здание. А тревелоги — самый показательный пример того, как идет освоение страны.
В литературоведческих дискуссиях на ярмарке не раз звучала фраза, что, дескать, роман как жанр вовсе не может существовать без путешествия в своей структуре...
В каком-то смысле так и есть, ведь роман вырос из жанра путешествия, и сохраняет эту родовую черту. Если движение не прямое, то тогда это движение во времени, внутрь души, по собственной судьбе, как угодно. Но это, конечно, не означает, что все авторы сидят и занимаются тревелогами. Существует масса других методов письма: антиутопии, например, продолжение советского реалистического романа. Нашей задачей было привлечь внимание к тому, что прежде оставалось в тени.
Лучшие фото с главной книжной ярмарки КрасноярскаЗнаете, одно из самых замечательных событий издательской жизни — это угадать. С автором, которого ещё никто не знает, или с направлением, которое пока ещё не существует. Несколько лет назад я запустила в нашем издательстве «Новое литературное обозрение» серию «Письма русского путешественника», потому что решила, что неслучайно мне без конца приходят тексты в стиле тревелога.
И угадала. Совсем недавно, когда я на различных выступлениях и презентациях книг, связанных с путешествиями, пыталась говорить об этом, все реагировали очень вяло. Сейчас количество этой литературы, видимо, стало таково, что игнорировать это просто нельзя.
А как же современная литературная критика прозевала такой тренд?
Это хороший вопрос и большая проблема. Почему мы и премию НОС основали. Мы сделали её в виде открытых дебатов, по итогам которых выбирают победителя, и аналога этого, в общем-то, нет нигде.
Зачем? Ровным счетом для того, чтобы попробовать реанимировать институт литературной критики. Советская литературная критика, которая по-своему была неплоха, основывалась на каких-то советских канонах литературы, и рассуждение о том, что хорошо и что плохо, там выстраивалось специфически. Это всё рухнуло вместе с исчезновением советской культуры. И сейчас мучительно трудно объяснить, что хорошо, а что плохо, потому что апеллировать не к чему.
Надо создать другую историю литературы, возможно, совершенно на других принципах, тогда можно будет говорить в свете новой традиции, что вот это — замечательно, а это — слабое подражание. Сейчас же писатели продолжают писать, читатели — читать, но потом их труды не поддерживаются мощной литературной критикой, которая облегчает выход книжки к читателю.
Пираты прорывают блокаду
Критика-то, по большей части, редуцировалась до коротеньких блоговых заметок, которые к автору не обращены никоим образом.
Критики и пишут для читателя, и больше ни для чего они не нужны. А вам как читателю должно быть все равно, как и сколько там написано — одна страница или пять-десять рублеными фразами.
Важно, чтобы вы прочли, составили впечатление, пошли и купили. А это очень сложно. На дебатах литературной премии НОС было заметно, как тяжело членам жюри не то что пересказать, но просто описать книжку. Вот, например, говорили «вязь языка». Что это такое? Кому это интересно? Сидит человек и слушает, а там говорят: автор очень интересно работает с языком.... Но это можно сказать о чем угодно! Другое дело, если вам удалось найти нужные слова, заразить ими аудиторию, убедить — вот тогда люди побегут покупать книжку. Так вот и работают институты культуры и книжный мир. Но его инфраструктура очень сложна.
У нас есть представление очень упрощенное: ну, вот, я написал книгу, сейчас меня издадут и дело в шляпе. Ничего подобного. Чтобы новая книга дошла до читателя, недостаточно, чтобы она была интересной. Существует цепочка автор — издатель — распространитель, и еще целый ряд моментов. Когда хоть одно звено провисает, связь читателя и книги разрывается. Если у нас библиотеки не функционируют и не покупают новые книги, их не прочтет тот, кто не может себе позволить покупку. Если не работает система информирования — например, у нас в любых медиа изничтожены все жанры, говорящие о книгах, — то о том, что можно купить, никто вообще не узнает.
Крупные издательства могут раскрутить какое-то имя — мол, хит! гений! И все читают это, а огромное количество более интересной литературы просто проплывает мимо. Когда говорят, что много у нас хороших писателей, это неправда. Но если не работает инфраструктура, то и они фактически с читателем не встречаются.
Проблема книжных магазинов ещё существует...
Да, конечно. И того, как они управляются, и того, какие законы регулируют их деятельность. Это специфический вид бизнеса, а у нас в стране этого не понимают. Да, книги — это рынок, но он же несопоставим с рынком зерна!
Более того, если вы посмотрите в тех странах, где книжное дело развито лучше всего — это Германия и Франция, так вот, там немыслимое количество законов, которые поддерживают небольшие издательства, чтобы они не проигрывали битву крупным гигантам. Невероятные преференции книжным магазинам.
Там огромное количество ассоциаций, которые борются за то, чтобы не ущемляли интересы книгораспространителей, и так далее. И там дело цветет. Если же всё пускать на самотек, книжный рынок деградирует, что мы и видим в нашей стране. У нас прекрасные авторы, хорошие издатели, но то, что у нас имеется, нельзя назвать современной системой распространения.
Нельзя не спросить про электронные книги. Ждать ли электронные издательства на следующей ярмарке?
Важно понимать, что электронные книги никому не угрожают. Чему они могут угрожать? Тому, что люди прочтут на планшете то, что никогда не увидят в бумаге? Все эти разговоры, что электронная книга убьет бумажную, бессмысленны, потому что этого уже не произошло. Хороший контент должен дойти до потребителя, а в каком виде — уже не имеет значения. Например, для таких издателей как я, которые выпускают много современной художественной литературы и профессиональной гуманитарной литературы, электронные книги в принципе спасение.
Как разбить стихом окно и лучше узнать КрасноярскНу, и это только так кажется, то с электронной книгой все просто. Вот я сейчас перевожу целый ряд своих книг в электронный формат. В нашей стране доступ к интернету еще очень ограничен. Это в крупных городах он более-менее существует, а в сельской местности есть места, где даже сотовые телефоны в библиотеках не ловят. Где-то бывает монополия провайдеров, которые выставляют такие тарифы на трафик, что библиотеки не могут его оплатить.
А у нас сейчас закупают железо, ставят в библиотеку — ну вот вроде бы всё, компьютеризировали. А библиотеки из своих нищих бюджетов должны платить за трафик. Все опять взаимосвязано.
Здесь же еще вопрос защиты авторских прав встает...
Да, это отдельный разговор вообще. Я каждый год посещаю семинар по правам на Франкфуртской книжной ярмарке. И там об этом всё время говорят. С появлением электронных книг, конечно, существенно изменился принцип правовой, и он до сих пор в состоянии сотрясания. Но это тоже решаемые вещи.
Это не главная проблема. А главная — проблема независимого книгоиздания и свободы слова, если уж говорить прямым текстом. Все остальное как-нибудь обществом вырабатывается. Установятся законы, потом появятся какие-нибудь новые медиа, о которых мы пока ничего не знаем, и снова начнется. Это и есть собственно жизнь.
Что касается пиратства, то оно в нашей стране немного поутихло. Думаю, что с развитием нормального электронного книгоиздания все произойдет так же, как и в западных странах. Да, я нахожу периодически наши книги на каких-то темных сайтах. К стыду своему, сама часто, не имея возможности отыскать нужную книгу в каком-нибудь другом месте, скачиваю и читаю пиратскую поделку. Думаю, культура и это преодолеет. Пока же пиратство в ситуации полной информационной блокады я рассматриваю как часть пиара.
Высший пилотаж — коротко объяснить суть любой книги
Не избежать такого вопроса: в этом году в связи с непростой экономической ситуацией в стране охотно ли откликались издательства на приглашения принять участие в КРЯКК?
Знаете, мы были готовы к тому, что у нас будет резкое сокращение издателей и даже собирались занять всего один холл МВДЦ вместо трех. А выяснилось, что приехало даже больше, и им не хватило места. Посмотрим, что будет в следующем году, потому что сейчас в нашей стране год как вечность. Моя позиция такова: сколько приедет, столько и приедет. Будем надеяться, что количество издателей хотя бы не уменьшится.
А не напоминает ли книжная ярмарка в период экономического кризиса пир во время чумы? Книги-то недёшевы...
Покупка книг — постоянная потребность человека. Это не то, что мы, мол, в последний раз живем, поэтому сейчас напьемся, погуляем и разобьем стекла от отчаяния. Книги всегда, особенно в сложные времена, служат мощной психологической поддержкой, потому что именно тогда выясняется, что культура — это и есть стержень человеческого достоинства.
Чем страшнее ситуация, тем больше люди погружаются в культуру — они там находят какую-то внутреннюю защиту. Что касается вечных разговоров, что книги дорогие, то это ошметки советской ментальности, когда все книжки якобы стоили по двадцать копеек. Я вам хочу сказать, что книжки по двадцать копеек никто не покупал, потому что это был или идеологический трэш, или черт знает что. Если вы хотели настоящую книгу, то переплачивали, и по соотношению цены и нынешней зарплаты она стоила в десять раз дороже, чем сейчас. Кроме того, хорошая книга выдержит несколько десятилетий совершенно спокойно.
Вы заплатили 400 рублей, и она стоит у вас пятьдесят-шестьдесят лет. А если вы пошли в кафе и попили кофе с рогаликом — сколько денег вы выкинули? Это дисбаланс и неверные представление о приоритетах.
Возвращаясь напоследок к НОСу: охарактеризуйте, пожалуйста, короткий и длинный списки премии? Удовлетворены ли Вы дебатами?
Мне очень понравилось, как в этом году был составлен лонг-лист, и то, что в итоге оказалось в шорт-листе. Притом, что год не назовешь каким-то невероятно ярким, и откровенных фаворитов нет. В прошлом году таковым был Сорокин, вокруг которого разгорелись баталии. Правда, никто ему в итоге и не дал премию, что тоже очень интересно. Это тоже отдельный разговор о системе приоритетов и как работает общество, почему очевидного лидера не награждают. Видимо, боятся показаться не слишком оригинальными. В новом же шорт-листе много претендентов, любой из этих семи может потом победить.
Понимаете, НОС — будь то новая словесность или новая социальность — важен тем, что люди пытаются аргументировано объяснять, что такое новая литература. Сам процесс здесь важнее результата. Аудитория сидит, слушает, сопереживает, а потом покупает пять-шесть книг по всему листу, а не одного победителя, как в случае с другими, закрытыми премиями. Нынешние дебаты были интересные, люди яркие, у них разные вкусы. Очень много спорили, что есть новый тест — очень сложное интеллектуальное письмо или, наоборот, увлекательное и простое.
Я предвкушаю конец января, когда будет невероятный бой за победителя. У всех членов жюри есть свои любимцы, которых им удалось включить в шорт-лист — а теперь придется защищать. И опять повторю: дебаты — это разговор со зрителем, а не спор между собой людей, которые уже все знают. Вопрос читателя, который специалисты часто называют наивным: «Ну-ка расскажите мне, в чем там дело», на самом деле, очень правильный. Читатель хочет, чтобы ему внятно и коротко объяснили, о чем книга, а вы обязаны найти для этого способ. И вот это, мне кажется, высший пилотаж.
