Енисейская губерния начала XX века представляла собой идеальную территорию для партизанской войны: огромная площадь, неосвоенные территории, массивы девственной тайги, труднодоступная гористая местность, небольшое население (чуть более 570 тысяч по данным переписи 1897 года).
Но против кого партизанить? Революционные процессы 1917 года весьма опосредованно коснулись Сибири, и всё, что проходило в ту пору в Красноярске, поначалу выглядело слабыми отголосками той бури, что сотрясала Петроград и Москву.
К слову, Енисейская губерния вообще не могла похвастать обилием горожан: население Красноярска еле-еле превысило отметку в 10 тысяч жителей, а в других городах людей было и того меньше.
Подавляющее большинство наших предков жили в сельской местности, и вот тут-то и прорастали семена будущего конфликта. Землевладельцы-старожилы уступали в численности переселенцам из европейской части России, но им по-прежнему принадлежала большая часть угодий и сельскохозяйственной техники. Разумеется, новосёлы, мягко говоря, тяготились этой ситуацией и мечтали о более справедливом переделе земли. Особенно много сибиряков в первом или втором поколении проживало на востоке современного Красноярского края, в Канском уезде: более 75 % от его населения.
Еще одним взрывоопасным фактором служили ссыльные, которых в Енисейской губернии насчитывалось около 50 тысяч. В первую очередь, речь идет об участниках революционных движений, где большевики составляли однозначное большинство — до 2/3 от общего числа.
Немало на берегах Енисея жило и обычных уголовных преступников, отбывших каторгу, и сосланных из Центральной России за бродяжничество. Подобные социальные группы, чуждые высоким идеалам, но чуткие к моменту безвластия и хаоса в обществе, конечно, тоже внесут свою горькую лепту в последующие события.
«Нет» мобилизациям, «да» самогонке!
После мятежа Чехословацкого корпуса и падения советской власти в Сибири, антибольшевистские силы в ноябре 1918 года возглавил «Верховный правитель России» адмирал Александр Колчак, намеревавшийся раз и навсегда покончить с большевизмом в стране.
Для этого, разумеется, правительству Колчака и его вооруженным силам нужна была помощь сибирской деревни: в виде налогов, продовольствия, новобранцев… Однако селяне, уже привыкшие за два года революционного хаоса к вольготной жизни, совершенно не видели причин истово служить новой, «белой» власти и — сразу после недавней Первой мировой — идти на новую войну, уже против соотечественников. У большинства сибирских крестьян были весьма скудные представления о Ленине, советской власти и большевистской партии, а о «продовольственной диктатуре», продразверстках и комитетах бедноты, от которых страдали земледельцы в Центральной России, они вообще не имели понятия.
Сибирский протест, во многом был тем самым «русским бунтом, бессмысленным и беспощадным». Наряду с понятным сопротивлением мобилизации и налогообложению, народные волнения провоцировали, например, и дефицит промышленных товаров (грабеж становился едва ли не единственным способом раздобыть спички, керосин или бумагу), и борьба нуждавшихся в зерне колчаковских властей с самогоноварением. «Самогонными» по происхождению были первые два бунта крестьян в Енисейской губернии осенью 1918 года: в Большой Мурте и Минусинском уезде.
Интересно и то, что первое время колчаковские власти вовсе не стремились «залить кровью» народные волнения. Из 770 участников упомянутого выше Минусинского мятежа, военно-полевой суд в январе 1919 приговорил к смертной казни лишь 87, в то время как больше половины неудачливых бунтовщиков отделались денежными штрафами, либо вовсе избежали наказания.
За Советскую власть… и святую Русь
Возникает странный парадокс: слабо представляя себе, что же такое «социализм» и «советская власть», сибирские крестьяне оказались падкими на революционную пропаганду. Белое движение неизбежно проигрывало революционной, советской власти, а сопротивление колчаковцам неизбежно становилось наивной «борьбой за всё хорошее против всего плохого».
Популярности повстанческих отрядов, во многом, служило и то, что руководили ими яркие, харизматичные и понятные крестьянам люди. Например, Петр Ефимович Щетинкин — переселенец из Рязанщины; участовал в Первой Мировой войне, стал полным Георгиевским кавалером, дослужился до звания штабс-капитана. Вернувшись в Сибирь, Щетинкин поддержал революционные события: вступил в ВКП (б), успел послужить в советской милиции в Ачинске, а с весны 1918 года перешел на нелегеальное положение.
Будучи членом большевистской партии, Щетинкин вел агитацию среди крестьян перпендикулярно марксистским лекалам. Например, он объяснял благодарным слушателям, что лес и земля — «Божии», и потому должны принадлежать всем, а Колчака называл не иначе как «поругателем Святой Руси». Отряд Щетинкина за несколько месяцев вырос в численности до трех тысяч бойцов, став настоящим хозяином положения в западных волостях Енисейской губернии.
Летом 1919 г. щетинкинцы ушли на юг, где соединились с другим крупным отрядом Александра Кравченко. Повстанцы создали свою «республику» со столицей в Минусинске, которая просуществовала вплоть до прихода в Сибирь регулярных частей Красной армии.
Но главной вотчиной сибирских партизан стал уже упомянутый выше Канский уезд, ещё летом 1918 г. предоставивший убежище остаткам разбитых подразделений Красной армии.
Конец Колчака
Полномасштабные операции против повстанцев белые начали только весной 1919 года, после серии роковых поражений на Урале от регулярной Красной армии. Линия фронта стала стремительно откатываться на восток, а надежного тыла у Колчака, как оказалось, не было…
После ряда новых поражений белых войск зимой 1919-20 гг режим Колчака пал, а в Енисейскую губернию вошли регулярные части Рабоче-крестьянской Красной армии. Победителям было необходимо как можно быстрее покончить с партизанщиной: недавние бунтари становились красноармейцами и отправлялись на новые битвы: в Крым, Польшу или на Дальний Восток.
Бывшие красные партизаны получили достойные награды от власти, за которую они сражались. Борцы с Колчаком занимали ответственные должности в Красной армии, органах госбезопасности и партийной номенклатуре. Некоторые из них стали редакторами и писателями; например, в прошлом тасеевский партизан Владимир Зазубрин написал повесть «Щепка» — одно из первых произведений в советской литературе, где были подняты темы деятельности ЧК и «красного террора».
Но глубоко неслучайно, что почти все видные деятели повстанческого движения в Сибири не пережили «чисток» 1936-1938 годов: мятежники и бунтовщики, пускай даже и бывшие, в сталинском СССР были уже не нужны…
Максим Рычков специально для интернет-газеты Newslab.ru
