Сегодня вообще можно говорить о благотворительности в регионах и об ее эффективной работе?
Хотя бы отчасти можно. Но тут же вопрос — с чем сравнивать? Понимаете, Красноярск — большой город, миллионник. А вы знаете, куда обратиться человеку, если у него случилась онкология? А ребенку? А взрослому? А если инсульт? Если вы, как житель Красноярского края, знаете, куда обратиться — уже хорошо.
Если человек сталкивается, например, с какой-то довольно банальной онкологией, которую можно вылечить, но сталкивается с этим не в Москве — он может пойти в больницу в деревне или в государственную клинику в большом городе... Мы понимаем, что качество этого лечения — оно слабое, иногда — плохое, иногда — катастрофически плохое.
Еще есть частные клиники. Но может ли обычный россиянин позволить себе лечиться в частных клиниках? Конечно, нет. Получается, что заболевший оказывается в состоянии всепроникающей, разъедающей его безнадеги. И это проблема, с которой борется наш фонд. Эти люди, безнадежно потерянные, которые могли бы быть полноценными гражданами, могли жить полноценной жизнью, они пропадают только потому, что им некому помочь. Просто потому что 50 % фондов находятся в Москве, еще 15 % — в Питере, а остальные тонким слоем размазаны по всей России.
Человек, оказавшись в такой ситуации, не знает, что ему делать. А должно быть так: на каждую проблему в каждом городе, в каждом районе и в каждой деревне — организация, которая охватывает это место своими услугами.
Она должна защищать интересы человека?
Разумеется, чтобы ему было куда обратиться в случае беды. На каждую проблему должно быть решение. Общественное. А сейчас его нет. И это катастрофа, просто катастрофа.
На ком лежит ответственность изменить это? Я понимаю, что ваш фонд этим занимается, а кто еще?
Ответственность всегда лежит, в первую очередь, на человеке.
Но что я, как обычный человек, могу сделать?
Вы можете сделать для этого все. Как минимум — не проходить мимо, найти второго человека, объединиться с ним. Вы знаете, есть такой эффект, который носит имя Китти Дженовезе. Ее убил в 1964 году в Нью-Йорке человек по имени Уинстон Мозли. Она припарковалась, вышла из машины, а он со спины дважды пырнул ее ножом. Кто-то крикнул на него из окна что-то вроде «отвали от девушки», он испугался и убежал, а затем начал ее искать. За это время она, уже очень серьезно пораненная, дошла до здания и упала на заднем крыльце. Он там ее нашел, еще много раз пырнул ножом, убил, изнасиловал и украл 49 долларов.
Этот подробнейшим образом описанный случай вошел во многие книги — в социальной философии сформировался синдром, который получил название «синдром Дженовезе» или «эффект свидетеля». Смысл заключается в том, что как минимум 10 человек за эти полчаса слышали и видели, как Уинстон Мозли убивает Китти Дженовезе, но они при этом думали, что «кто-то другой ей поможет». И поэтому она умерла — потому что никто другой не вступился за нее.
Но у этого синдрома есть и обратная сторона: как только первый человек подходит к нуждающимся в помощи, за ним сразу приходят остальные. Поэтому ответ на вопрос, что конкретно можете сделать вы — не проходите мимо. Никто другой, кроме вас, не изменит эту ситуацию.
А есть пример?
Не расскажу вам про Красноярск и Красноярский край, но есть пример про другой регион — Калининградскую область. Сегодня там 1044 ребенка нуждаются в паллиативной помощи — это помощь детям, которых нельзя вылечить, но которым можно помочь. Около 500 детей нуждаются в такой помощи на дому. Мы финансируем проект «Дом Фрупполо» — это выездная паллиативная служба. Стоит это 3,5 млн рублей в год — не бог весть какие деньги для регионального бюджета, но почему-то все 20 лет новой России в Калининградской области нет выездной паллиативной помощи. Дети умирают дома в мучениях.
Если подумать, то что такое 3,5 млн рублей — это если 1 % жителей Калининградской области, которых около 900 тысяч, будет жертвовать 1 рубль в день. Понимаете, как мало для нас стоит решение этих проблем?
А вы знаете, что если 4 % населения страны будут жертвовать 1 рубль в день, у каждого онкобольного ребенка в России будут деньги на лечение? Как мало мы должны сделать, чтобы решить эти проблемы! Но мы этого не делаем, потому что все находимся в заложниках у синдрома Китти Дженовезе.
Вы должны начать, мы должны начать — и за каждым из нас идут другие люди, наши друзья, знакомые. По статистике, для 25 % наших сограждан основным стимулом для совершения пожертвований является рекомендация, доброе слово, призыв от друзей. Если вы просто на Facebook напишете в свой день рождения: «Друзья, не дарите мне подарки, а пожертвуйте в фонд, то каждый четвертый это сделает», понимаете? Все ведь так просто! Мы должны перестать думать, что кто-то решит что-то за нас.
Есть такое мнение, что человек боится давать деньги на благотворительность из-за того, что он не доверяет фондам. Как мне сделать правильный выбор?
Правильный выбор не в том, чтобы узнать, куда отдавать деньги. Простой пример из книги Питера Сингера «Жизнь, которую вы можете спасти»: автор предлагает своей аудитории провести довольно простой эксперимент над собой. Представьте, что вы идете по улице и видите, как в луже тонет ребенок. Вы отчетливо понимаете, что он не умеет плавать и для него эта глубина смертельна опасна. Для вас спасение ребенка — это намоченные брюки, кеды и 20 долларов на химчистку. Вы спасете этого ребенка?
Безусловно!
Понятно, да? То есть ценой маленьких затрат вы спасете человека. Окей, скажите, а вы отправите те же 20 долларов на спасение человека в Намибию? А вы понимаете, что за 20 долларов в Намибии можно спасти 10 детей? То есть речь о том, что мы не делаем того, чего мы не видим. И говорим: «Да, мы не доверяем организациям, не видим конкретную жертву». Отвечая на ваш вопрос, как сделать правильный выбор — отправить 20 долларов. И если их украдут, то это неправильно и очень плохо, но если не украдут — вы спасете человеческую жизнь. Правильный выбор — это не пройти мимо и помочь там, где вы можете помочь.
Что касается доверия... Вы когда покупаете телефон, идете в Яндекс и читаете про него, покупаете телевизор — идете в Яндекс и читаете про него, перед тем как поехать отдыхать — идете в Яндекс и читаете, как там отдохнули другие. Это называется критическое мышление. Почему перед тем, как отдать кому-то деньги на спасение жизни, вы не идете в Яндекс и не читаете о какой-то организации?
А если это конкретный человек просит о чем-то? Например, если это пост в социальной сети матери больного ребенка?
Найдите ему такую организацию. Включите свое рациональное мышление — оно спасет вас от большинства проблем, не только в благотворительности. Вот вы сейчас дадите денег этой матери — она сможет перед вами отчитаться о расходах?
Не жертвуйте деньги на частные счета, никогда! Матери, которые собирают деньги, не являются специалистами в лечении. Очень часто этим пользуются мошенники. Еще часто мать хочет своему ребенку лучшего, но не знает, как это сделать. Скажем, она собирает 120 тыс. евро на лечение от лейкоза в Израиле. Есть одно «но» — за 18 тыс. евро это можно сделать в Санкт-Петербурге. Более того, это куда проще делать в нашей стране, с нашими врачами, по квоте, нежели собирать каждый раз на лечение в израильской клинике. Пока вы будете собирать эту гигантскую сумму, ребенок может умереть.
Когда появились «Такие дела», в России заговорили о фандрайзинговой журналистике, о журналистике добрых дел. Можно ли сказать, что сейчас журналистика побуждает читателя к действию?
На мой взгляд, существует проблема столкновения времен и подходов. Люди, которые стараются сохранить подход невмешательства в журналистике, к сожалению, на мой взгляд, либо неверно, либо не до конца осознают, в какой стране и в какое время живут, с какими трудностями сталкивается население этой страны и какое будущее мы можем оставить или не оставим после себя.
Ключ ко всему в двух вещах. Во-первых, в ценности человеческой жизни, которая в классическом журналистском подходе не ставится во главу угла, потому что ты сторонний наблюдатель. В том подходе, о котором говорю я, ты не только не должен быть наблюдателем в ситуации, когда человеческая жизнь под угрозой, но ты должен действовать — сделать все, чтобы эту человеческую жизнь спасти.
Во-вторых, это патерналистское мышление — мы все время думаем, что нам кто-то должен, что кто-то другой решит за нас все проблемы. Журналисты пишут и думают «а дальше общество само решит все проблемы, наша задача — проинформировать, а за остальное мы не готовы брать на себя ответственность». Так вот, будьте добры, дорогие журналисты, возьмите уже на себя ответственность и смелость называть вещи своими именами, призывать людей делать мир лучше! Я вас не призываю совершать революцию, я вас не призываю к тому, чтобы вы свергали власть. Я вас призываю к тому, чтобы вы, имея возможность обратиться к человеку, который имеет возможность решить чью-то проблему, сделали это. Человек до этого не доходит сам — мы должны его подтолкнуть и направить.
Очевидно, что здесь возникает проблема, что мы можем направить человека не в то русло, но критическое мышление ведь никто не отменял. От дурака на дороге никто не застрахован, но это ведь не означает, что мы не должны пристегиваться?
Естественно, не нужно быть дураком, не нужно врать, не нужно манипулировать людьми. Естественно, нужно отвечать за то, что ты делаешь, следовать за собственной совестью, ставить человеческую жизнь во главу угла. Это очевидные вещи, просто не нужно за высоколобым журналистким образом отсиживаться и говорить «мы тут ничего не решаем». Это трусливо.
А если речь не идет о человеческой жизни?
Речь всегда идет о человеческой жизни. Возьмем хотя бы те же ДТП. У нас на дорогах ежегодно гибнут десятки тысяч людей, половина из них — это лобовые столкновения. Почему до сих пор общество не поднимает вопрос о том, чтобы просто физически разделить встречные потоки? Почему закона нет?
Это ведь не бином Ньютона, не нужно никаких сложных математических вычислений делать или строить атомные станции. Просто сделайте разделитель хотя бы на федеральных трассах, где фуры ездят. И все. И можно будет наполовину снизить количество смертей в ДТП в год. Мы не смотрим на эти вопросы через призму ценности человеческой жизни.
А как региональному благотворительному фонду начать сотрудничество с фондом «Нужна помощь»?
У нас открытая форма заявки на сайте. У нас есть несколько уровней взаимодействия с некоммерческими организациями. Первый — когда они могут пользоваться нашей инфраструктурой, то есть они зарегистрированы, у них есть отчетность, они проходят аудит, у них есть сайт и другие базовые формальные вещи. В этом случае они могут собирать через нас деньги.
Второй — мы можем прикладывать усилия для того, чтобы собирать для них деньги. Это, например, сбор на «Таких делах». Это более сложная проверка, организация подает еще и проект, мы оцениваем экономически, с точки зрения репутации и системного решения проблемы.
Третий — мы делаем НКО независимой, строим для них фандрайзинговую стратегию, PR-стратегию, консультируем их так, чтобы они больше не нуждались в нашей помощи.
Нам важно, чтобы мы как фонд были такой грядкой — грядкой, куда может прийти любая общественная некоммерческая организация, воспользоваться нами, получить знания, PR, деньги и стать самостоятельной и эффективной. Это наша задача в борьбе с безнадегой, о которой мы говорили в самом начале. Вообще любой благотворительный фонд должен стремиться к собственному закрытию — чтобы проблема исчезла. У нас большинство благотворительных фондов работают вечно, потому что работаю ради работы. Это не значит, что ты закроешься — ты будешь развиваться, меняться, но если ты к этому не стремишься, значит, ты в неправильную сторону двигаешься.
Вы сказали, что «борьба с безнадегой» — одна из глобальных целей вашего фонда. А какие еще цели?
Мы хотим, чтобы на каждую проблему было свое решение, чтобы общество было свободно, развито и эффективно, чтобы общество знало, каким образом оно самостоятельно может решать свои проблемы и решало их. Мы хотим, чтобы появилось современное гражданское общество — чтобы был фундамент, на котором можно построить будущее нашей страны.
Организатор Красноярской ярмарки книжной культуры – Фонд Михаила Прохорова.
Маша Русскова специально для интернет-газеты Newslab.ru
