Режиссер — Терренс Малик
В ролях: Брэд Питт, Джессика Честейн, Хантер МакКракен, Шон Пенн, Фиона Шоу
Продолжительность — 138 мин
Идите. Ничего не спрашивайте, просто вставайте, собирайтесь и идите на «Древо жизни». Это не просто кино — это Событие; и вовсе не потому, что именно этому фильму в этом году досталась «Золотая пальмовая ветвь» на главном кинофестивале мира. Просто с точки зрения опыта, визуального и прочего переживания, такое на наших больших экранах появится ещё не скоро. Если вообще появится.
Да, я понимаю, к чему мы привыкли; по нашим нынешним меркам «событие» — это очередной
Говорить о «Древе жизни» в отрыве от разговора о фигуре человека, его сделавшего, пожалуй, бессмысленно. Итак, Терренс Малик, великий затворник, Джером Дэвид Селинджер мирового кино, человек, снявший за тридцать пять лет карьеры режиссера всего-то пять фильмов. Но впечатления от первых его двух картин, сделанных ещё в
Практически все свои фильмы, независимо от формальной жанровой принадлежности — романтическая история об обреченной любви и преступлениях («Пустоши»), масштабная военная драма («Тонкая красная линия»), исторический эпос о завоевании Америки («Новый свет») — Малик превращал в захватывающие дух, визуально роскошные медитации о взаимоотношениях человека и природы. «Древо», в принципе, о том же самом — с той разницей, что здесь Малик попробовал подойти к любимой теме без помощи сюжета, усиливающего драматический конфликт.
Преступление, война, столкновение цивилизаций — ничего этого здесь нет; львиную долю фильма мы наблюдаем за тем, как человек (Пенн) вспоминает своё детство, райская идиллия которого была несколько омрачена авторитарным отцом (Питт). История самая обычная, происходившая с каждым — но в то же время она показана в «Древе жизни» так, что кажется едва ли не единственной историей, имеющей хоть какое-то значение.
Эти детские воспоминания Малик снимает изумительно расслабленной, скользящей камерой, которая постоянно норовит уехать куда-то не туда, куда ожидаешь — то подкрадывается к пяткам героев, то поднимается к потолку, то в ключевые вроде бы моменты отвлекается на игру солнца между листьев деревьев. Плюс Малик сознательно размывает нарратив — его история складывается не из цепочки сцен с внятными диалогами, а из обрывков и фрагментов, разрозненных образов и случайных фраз.
Но штука в том, что маликовские фрагменты и образы красноречивее любых слов. Ему достаточно одних только правильно выстроенных ракурсов артистки Честейн, чтобы без единого слова показать, насколько всеобъемлющую роль в становлении персональной вселенной каждого человека играет мать — или правильней было бы сказать Мать. Он безошибочно находит отражение эмоционального состояния ребёнка в его лице или пластике. Ему хватает травинок на заднем дворе и солнечных лучей сквозь занавески, чтобы сплести картину целого мира, непостижимо огромного и щемяще-прекрасного.
Картина эта выглядит настолько исчерпывающей, что когда «Древо жизни» в какой-то момент переключается на макроуровень и начинает демонстрировать зарождение жизни во Вселенной в эпических картинках под классический хор, почти как когда-то у Кубрика, это кажется избыточным, таким проговариванием на пальцах для недопонявших. Равно как и богоискательство в закадровом тексте — пока оно принадлежит героям фильма, ищущим у неба ответов на понятные вопросы о том, как справляться с жизнью, всё звучит гармонично, но когда ближе к финалу оно превращается в наставления, обращенные прямо в зрительный зал, трудно слегка не поёжиться. Как будто Малик не смог до конца доверять сам себе — или нам; себе в том, что сможет и без таких очевидных подпорок создать всеобъемлющую историю о жизни на Земле, а нам — что без них мы не поймём.
Впрочем, чего там — у «Древа жизни» действительно такой эпический замах, что режиссер попроще не осилил бы и половины поставленных здесь целей. Процентов на восемьдесят «Древо жизни» — без дураков уникальное кинематографическое переживание, ради которого стоит пережить и многозначительный закадровый шепот, и торжественную «Лакримозу», и говорящих по мобильнику соседей тоже. Делайте выводы.
Вердикт Кочерыжкина — местами избыточно доходчивый, но всё равно по большей части невероятный эпос о самом главном на свете — о жизни
