«Отец готовил из меня боевую девчонку, а мне хотелось рисовать»
С самого детства я знала, что мне не хочется жить, как все остальные люди. Лучшее занятие того времени для меня — делать то, что мне запрещают. Я постоянно рисовала, но всерьез к этому никто не относился. А еще мне запрещали гулять далеко от дома, и я, естественно, отправлялась в недозволенные места — еще и нарисованную маслом картину приносила с таких прогулок. «Мам, смотри, ходила на Лыску (Лысая гора в Красноярске, — прим. ред.) — рисовать закаты!». Там открывались прекрасные панорамные виды на Красноярск.
Потом мой папа — военный — решил, что я должна научиться защищаться, и отправил в карате. Я ездила на соревнования, дралась с девочками, привозила с состязаний медали, — и это самое ужасное, что я помню в своей жизни. . Отец готовил из меня боевую девчонку, а мне хотелось рисовать. И я спорила с ним, буду я художником или нет. Сейчас смешно это вспоминать, а тогда столько было слез и ссор. Когда в карате я добралась до коричневого пояса, и перед глазами маячил черный, — решила, что с меня хватит. «Ухожу из спорта!», — заявила я семье.
У моей бабушки была знакомая художница, она писала для церквей и занималась реставрацией фресок и икон. У нее были знакомые в художественной школе, и меня отправили к ней в гости на «смотрины». Я, волнуясь, что меня проверяют, гляжу по сторонам, а везде — картины, прямо священное место для меня. Она поставила цветок в стакане на стол и сказала: «Рисуй!». Я сдала работу, и в середине учебного года попала в художку. Пришла к папе и заявила, что теперь все-таки буду рисовать.
В обычной школе я училась на тройки, а художественную окончила с красным диплом. История, графика, живопись и декоративно-прикладное искусство — я не пропускала занятий и оставалась после них, приходила домой поздно. Папа за это мне подарил аэрограф с краскопультом — я тогда захотела набивать татуировки, а он запретил «лезть в кожу», чтобы я никого не убила, но отправил постигать это ремесло. «Пшикай лучше там!», — сказал он.
«Заказчики хотят, чтобы „дорого и богато“»
После девятого класса я поступила в строительный техникум на специальность «архитектура». Решила стать дизайнером, это было модно, к тому же я понимала, что школу — не тяну, а до института еще далеко. Архитекторы же всегда много зарабатывают, говорили вокруг.
Нас учили азам профессии: мы делали чертежи вручную, писали тушью, делали акварельную отмывку — рисовали сами, а не печатали. Меня это вдохновило, но затем наши чертежи «ушли» в компьютер — и мы должны были работать в специальных программах.
После техникума отправилась на стройку, занималась отделочными работами — декоративной штукатуркой и барельефами. Стройка со всеми ее прелестями — прорабами, гастарбайтерами и постоянной возней — меня обескуражила. Тогда деньги у всех имелись — круто было «бахнуть» у себя дома барельеф — еще 8 лет назад работы было много, мы с напарницей делали улочки с итальянской перспективой, вылетающих из стены львов... Иногда это смотрелось ужасно, но красиво сделать было невозможно, потому что сами заказчики решали, что они — художники.
Например, как вы себе представляете барельеф льва на стене? В нашем случае скульптуру льва рубили надвое — и часть с его мордой просто лепили к стене. В идеале работа иначе должна строиться — нужно делать так, чтобы с любого ракурса скульптура просматривалась и была выверена по пропорциям, граням, теням. А тут из стены голова льва торчит — сюрреализм с претензией на реалистичность. Ты пытаешься объяснить, что такое красота и культура, а заказчики хотят, чтобы было модно, дорого и богато. Но и мы зарабатывали от 3 тысяч рублей за кв. метр, а заказы были — и затем мода на модерн вытеснила барельефы.
В области оформления декоративными штукатурками, где мы искали счастье после барельефов, нас поджидали сложности. Те, кто нас нанимал, то есть строители-подрядчики, любили обмануть, недосказать. Обещали, что мы будем заниматься своим делом — творить, а не таскать материалы и согласовывать работу с заказчиками, но произошло всё ровно наоборот. Мы платили 30 процентов с проекта тем, кто нас нанял, а пойти в обход было практически невозможно.
За месяц такой работы — когда только начинали, выходило, бывало, и по 50 тысяч руб. в месяц, и даже по 100 тысяч. Через год цена изменилась, потому что мы делали всё сами — и получали уже по 20-30 тыс. руб. Иногда было очень приятно, когда мы заходили на большой объект и чувствовали себя царицами, которые сейчас буду творить в доме красоту.
«Развозила по ночам пиццу и думала, что же делать»
Ушла из стройки, решила — надо успокоиться, хотелось не такого напряженного труда. Пока работала, купила машину, поэтому взялась подработать курьером, пошла в небольшую пиццерию. Кроме основных моих обязанностей мы постоянно катались с директором этой пиццерии по другим заведениям, где он пробовал еду. Ночью развозишь персонал и думаешь — что же делать? Контингент в общепите непростой, реальная кухня — это в том числе обманы, эгоизм и постоянные истерики. «Найдется ли для меня дело, где существует чистое добро?», — спрашивала я себя. И тут вспомнила про институт искусств.
Вспомнила, с чего начинала, и, вдохновившись, начала готовиться к поступлению. В нашей семье ни у кого не было высшего образования, и отец решил, что оно мне нужно, и помог, оплатил подготовительные курсы. Сдала экзамены: еле-еле — литературу и русский язык, а по скульптуре и композиции набрала почти 100 балов. Заняла последнее бюджетное место, но попала в настоящий «храм искусства» — это ощущение не теряется и сейчас, даже когда я оканчиваю институт.
Учиться для меня — большое счастье, которое до сих пор со мной, мне кажется, что это прекрасно. Я тусуюсь в институте даже по выходным — здесь постоянно течет жизнь. У нас есть учебные задачи, мы работаем, а также участвуем в конкурсах. Я всегда создаю любое изделие таким образом, чтобы его можно было отправить на выставку или продать, а не отправить «в стол».
Суровый сибирский концептуализм не для всехНапример, недавно нам предложили поучаствовать в грантовом конкурсе от мэрии — нужно было придумать для красноярских медиков подарок в виде арт-объекта, чтобы увековечить их подвиг. Скульпторы и дизайнеры принялись за работу — создавали эскизы, и я предложила три варианта скульптуры. Подумала, что нужно создать знак, который представит их труд: начала собирать ассоциации того, что у меня в душе откликается.
Получилась абстрактная форма руки с сердцем из линий на ладони, то есть части души каждого из нас. Рука с открытой ладонью, в центре которой расположено стилизованное сердце, символизирует взаимопомощь, мир и добро, и является знаком благодарности и признательности медицинским работникам. Моя работа победила, и мы принялись за дело. Для меня это было чем-то волшебным — оставить частичку себя в Красноярске
Как на месте уникальных мастерских растут многоэтажкиСоздание любой скульптуры или памятника — это командная работа, одному на этом поприще делать нечего. Мы разрабатываем идею вместе — всегда трудится команда скульпторов, художников, литейщиков и других специалистов. Коллеги по цеху — прекрасные люди, мы сплоченная семья, и у каждого есть отрасль, в чем он (или она) хороши. Сообща мы экономим материалы, и особенно прекрасно, что каждый из нас берет ответственность за свой этап работы — все трудятся честно. Если ты схалтурил на свое участке — это обязательно «вылезет», поэтому все выкладываются на 100 процентов.
Мы творим искусство ради искусства. Когда выпустимся, будем брать заказы, бороться за гранты, участвовать в конкурсах, делать город лучше. Здесь трудятся фанатики — творят во благо. Разумеется, в грант мы закладываем зарплату — но она минимальна. За несколько месяцев работы мы можем получить 5-10 тысяч рублей, и даже это — здорово.
«Подрабатываю шитьем одежды»
Я получаю в институте повышенную стипендию — около 12 тысяч рублей в месяц. Живу на эти деньги и подрабатываю шитьем одежды. Вообще, шитье — это мои хлеб и масло, во всем жизненном хаосе оно — единственный оазис, где я могу спрятаться от суеты. Моя мама по образованию — портной-закройщик, и я с детства училась ремеслу, во многом потому, что с уроками я тянула до последнего.
У меня есть постоянные клиенты на протяжении 10 лет — я шью белье, пижамы, брюки, юбки, рубашки, пиджаки, костюмы и даже свадебные платья. Один день моей работы стоит 2-3 тысячи рублей, что-то простое можно создать за полдня, а сложные вещи могут шиться несколько дней.
Я не беру заказы, когда сильно загружена по учебе. Но если я активно работаю, то выходит по 20-30 тысяч рублей в месяц. И этот труд мне нравится — он добрый, люди с удовольствием оставляют деньги, вещи получаются фантастическими, контакт налажен.
На что трачу деньги
Каждый месяц я получаю разные суммы — в зависимости от подработок, количества заказов, горящих проектов. Плачу коммуналку — летом выходит в районе полутора тысяч рублей. На еду я трачу очень мало — во-первых, ем, как птичка, а во-вторых, у нас есть дача, и я очень люблю выращивать овощи и затем их заготавливать на зиму — консервировать, солить, сушить, замораживать. И не потому, что мне средств не хватает, просто мне это нравится, так вкуснее и приятнее.
Одеваться в моем случае просто — покупаю ткань и шью то, что мне нравится, не переплачивая, имея на выходе очень качественную вещь, которая служит долго, и масс-маркет пролетает мимо. Деньги, которые люди тратят на выходы в рестораны и на развлечения, остаются при мне — просто потому, что у меня нет таких статей расходов.
Я занимаюсь искусством, соответственно, могу посещать выставки бесплатно. Пока действует студенческий, у меня есть разные бонусы и скидки. Запроса на большие путешествия у меня нет, иногда выезжаю на фестивали в соседние сибирские города — хотя чаще я нахожусь в мастерской, постоянно там творю, трачу мало. Когда хочется отдохнуть — сплю, читаю книги или бываю на природе. Здесь деньги не нужны. Я всегда в работе — искусство поглощает, и я в восторге от каждого дня, который провожу в мастерской.
Анастасия Гнедчик специально для Newslab
Фотографии предоставлены героиней материала
