Планета Тува
«Ты больше никогда не сможешь приезжать на фестиваль в Шушенском с той же радостью, что и раньше». Это мне сообщает с торжественным и несколько благоговейным видом знакомый поэт и завсегдатай всевозможных этнических фестивалей, узнав о том, что я впервые в жизни отправляюсь в город Чадан в Туве на фестиваль «Устуу-хурээ». Придуманный в 1999-м году для поднятия живой музыки на территории Тувы, а позже удачно превращенный в механизм по сбору средств на восстановление буддистского храма в Чадане, разрушенного ещё много лет назад при Советском Союзе, «Устуу-хурээ» известен этой своей особенностью — некоторый процент зрителей не просто начинает говорить о проекте с отчётливым придыханием, а возвращается с фестиваля контуженный им и Тувой в целом практически на всю жизнь.
Тот же «МузЭнергоТур» Юрия Льноградского, к примеру, браво колесящий по всей стране вот уже третий год, родился из изначальной идеи привезти интересных европейских музыкантов на «Устуу-хурээ» — так что разобраться в механизмах этого довольно специфического воздействия фестиваля и Тувы на умы было ужасно интересно.
Живой звук из вечности в вечностьЕсли говорить совсем-совсем в общем, то поездка на «Устуу-хурээ» — пожалуй, ближайшая с географической точки зрения возможность для жителей Красноярска и края всерьёз окунуться в совершенно по иному устроенную культуру. За годы работы фестиваль вырос в мероприятие взрослого республиканского масштаба — по статистике, представленной на сайте фестиваля, не меньше трети приехавших гостей прибыли из Кызыла. И каким бы разномастным не был состав участников (даже не считая целенаправленно работающего с иностранными артистами «МузЭнергоТура», доехавшего в этом году до фестиваля во второй раз, на «Устуу-хурээ» нашлось место представителям 12 стран, от французов и чехов до корейцев и японцев), «Устуу-хурээ» — фестиваль в первую очередь именно тувинский. Тувинский зритель приходит на его концерты посмотреть и послушать не иностранцев, а своих ребят.
Причем любых — в диапазоне от трогательно старомодных немолодых рокеров из кызыльской группы «Старый блокнот», играющих примерно как школьная рок-группа из каморки за актовым залом двадцатипятилетней давности, которая так и не удосужилась вырасти, до духового оркестра правительства Тувы, дающего хореографически слаженного взрывного сценического шоу на основе тувинского фольклора. До концертов в программе фестиваля — скачки в степи в паре километров от Чадана и соревнования между районами (кожунами, если по-тувински) по национальной борьбе «хуреш», идущие при переполненном стадионе.
В торговых палатках вокруг стадиона не найти обычного чая — за исключением приехавшей из Красноярска мобильной кофейни со вполне городскими ценами все остальные наливают тувинский чай с молоком, напиток довольно специфический. Тува, то есть, не спешит прогибаться под приехавших на фестиваль важных гостей с далёкой большой земли, а с фирменной неспешной невозмутимостью выстраивает всё происходящее на фестивале исключительно по своим правилам. Этакая цельность подхода нешуточно подкупает, причём не только с точки зрения зрителя, получающего возможность понаблюдать за чужим культурным процессом — здесь дома нам до такой единодушной вовлечённости в собственную родную культуру, имеющейся как будто бы по умолчанию, как единственно возможный вариант, пока почему-то довольно далеко.
Тувинское время — сейчас и здесь
«Тувинскость» фестиваля — палка о двух концах; здесь всё действительно делается исключительно по своим правилам, и правила эти далеко не всегда могут быть очевидны со стороны. Скажем, большинство гостей фестиваля довольно быстро проникается концепцией «тувинского времени» — это когда мероприятие, запланированное на определённое время, может совершенно спокойно начаться на два или три часа позже, а то и не начаться вовсе. Назначить концерт на восемь вечера, начать в десять, добиться хоть сколько-то приличного звучания на расстоянии больше десяти метров от сцены к одиннадцати — это очень по-тувински; и, в общем, не требуется абсолютно никаких усилий, чтобы понять тех, кому за этим видится исключительно катастрофа организации и хаос.
Особенно нелегко бывает музыкантам, приезжающим для участия в фестивале — им регулярно приходилось сталкиваться с различными интересными поворотами событий. Заявленное время выступления съезжало или переносилось на другой день. На сцене не оказывалось оговорённого для выступления оборудования — а то, что оказывалось, не работало, как следовало. Организаторами на ходу принимались какие-то новые решения, не всегда удобные и подходящие для исполнителей. Реакция на такое — уже вопрос персональной психологической конституции, кто-то жмёт плечами и принимает хаос таким, какой он есть, кто-то проклинает всё на свете и торжественно клянётся не возвращаться больше никогда.
Питерский гусляр Максим Анохин, приехавший в составе «МузЭнергоТура» и сыгравший в первый день фестиваля на пару со швейцарским кларнетистом Симоном Виршем волшебный сет из индийских раг, настоятельно просил написать, что на этот фестиваль не надо приезжать никому и никогда.
С другой стороны, сложно представить какой-то другой фестиваль, на котором тот же Максим может днём сыграть замечательный интимный концерт для полутора десятков человек прямо на лесной опушке, где удастся рассказать и показать все те песни, которые не вошли в строго регламентированную фестивальную программу. Не менее сложно представить какой-то другой фестиваль со столь расслабленно-эклектичным подходом к составлению программы — когда с сельской рок-группой из Чадана соседствует лютый голландский фри-джаз, а следом за парнями с Алтая, исповедующими алтайское горловое пение, на сцену поднимается 9-летняя тувинка, зычным голосом перепевающая Тину Тёрнер.
Пластичный принцип «случиться может в принципе всё» запросто гнётся в обе стороны, как в сторону отрицательных, так и в сторону положительных неожиданностей. В час прохладной тувинской ночи на фестивальной сцене пляшут бодрые швейцарские девушки в разноцветных лосинах. На выступлении казахского коллектива с симпатичной этнически окрашенной электроникой начинается дивной красоты фейерверк.
Впрочем, «Устуу-хурээ», есть подозрение — фестиваль в первую очередь не совсем про музыку. Думаю, вполне возможно найти такого человека, который практически не появлялся на концертах на стадионе, но в то же время остался космически доволен поездкой. Музыкальная эклектика на сцене новенького, в этом году отстроенного стадиона — лишь малая часть того трудно облекаемого в слова духа, что устанавливается на эти несколько дней в Чадане. Важной частью фестивальной программы является ритуал «хороо», который проводится утром заключительного дня, такое коллективное шествие к восстановленному храму Устуу-хурээ, на которое все собираются и идут пешком из фестивального палаточного лагеря на бережку реки Чадан примерно с десяток километров. То есть, вроде бы ничего особенного, ты просто идёшь себе пешком куда-то — но в то же время это становится ритуалом.
Лидер «Хуун-хуур-ту» о песнях великой степиИ на «Устуу-хурээ» что-то похожее происходит со многими прочими действиями — обычные вещи вроде утреннего умывания в реке или вечернего костра в лагере приобретают какую-то звонкую глубину, становятся не просто обычными жизненными действиями, а своеобразными духовными практиками. Сидишь у костра, а там кто-то сказочным голосом из темноты поёт португальскую народную песню. Выходишь со стадиона, а у тебя над головой — ослепительное звёздное небо.
На «Устуу-хурээ» подобные моменты приобретают кристально-чистую ясность и невероятную силу. Над ними не властно ни тувинское время, ни организационные странности — и, есть подозрение, именно за ними люди и приезжают на фестиваль год за годом.
